Красный флаг над Кремлем — возможно ли такое вновь? Ход истории многими воспринимается как механистический процесс, потому на протяжении веков люди пытались найти какие-то закономерности исторического развития. Разумеется, их находили, причем каждый исследователь свои. Но любые попытки предсказать грядущее с позиций «объективных законов исторического развития» всякий раз оказывались тщетны. Будущее вариативно. Невозможно сформулировать непреложные законы истории, и зачастую очень трудно даже выделить закономерности весьма общего характера. Поэтому мнения относительно возможности революции в РФ обычно аргументируются следующим образом:

— Революция будет, потому что она неизбежна (далее, как правило, идет обоснование с позиций марксизма, бланкизма, троцкизма, геваризма, либерализма, оранжизма или иного -изма);

— Революция невозможна, потому что ее в принципе не может быть. Тезис чаще всего мотивируется полным отсутствием в настоящий момент революционных настроений в обществе и страхом этого самого общества перед любыми радикальными, а тем более насильственными изменениями.

Согласен, первая точка зрения выглядит крайне неубедительно. Действительно, глупо считать революцию неизбежной лишь потому, что Карл Маркс или что-то там предначертал полтора века назад или Збигнев Бжезинский считает нужным свергнуть путинский режим, чтобы остановить, как он считает, фашизацию России. Революции, мятежи, государственные перевороты, восстания и гражданские войны случались как до Маркса, так и после, и не всегда Бжезинский имел к этому какое-то отношение. Причем каждое событие из подобного ряда было уникальным, не копирующим никакое другое, хотя общие черты у них выявить можно.

Вторая позиция, несмотря на кажущуюся убедительность аргументов, тоже весьма шаткая. Революция — процесс сложный и многогранный, нельзя все сводить к внешним атрибутам. В Китае, например, за последние три десятилетия произошли поистине революционные изменения, однако ни «штурма Зимнего», ни гражданской войны не зафиксировано, государственная атрибутика не обновлялась, конструкция политической системы осталась прежней, даже официальную коммунистическую идеологию не стали сдавать в утиль. Однако колоссальные изменения в социально-экономическом устройстве Китая налицо, и отрицать их принципиальный, то есть революционный характер, нелепо.

Потому я вовсе не уверен в том, что через пару-тройку лет ликующая толпа сломает ворота Боровицкой башни Кремля и какой-нибудь лихой братишка, олицетворяющий народ, сухо щелкнув затвором автомата Калашникова, попросит «временных» удалиться с исторической сцены. Нельзя полностью исключать возможности совершения революции сверху, как это произошло в эпоху Перестройки, хотя признаю, что вероятность такого развития событий ничтожно мала.

Чтобы решить спор о необходимости и, следовательно, принципиальной возможности революции, надлежит рассмотреть два вопроса:

— Насколько нынешний социально-экономический и политический курс РФ соответствует национальным интересам?

— Имеется ли возможность необходимой корректировки данного курса в случае его неадекватности без насильственного демонтажа государственной системы?

По здравом размышлении придется признать, что нынешний правительственный курс совершенно губителен для народа и российской государственности, но из этого нельзя вывести тезис о неизбежности революции (национальной, пролетарской, культурной, фашистской, «оранжевой» или иной). Можно говорить лишь о неизбежности складывающейся альтернативы: либо Россия, сохранив нынешний вектор развития, потерпит крах как государственное и национальное образование; либо обновится в ходе революционного процесса (он может протекать как в мягкой, так и в бурной форме).

Что такое революция? Это процесс разрешения общественных противоречий. Противоречия между классами, социальными, этническими или религиозными группами существуют в любой стране в любой период времени, иногда они даже накладываются друг на друга. Вопрос в том, каким образом противоречия разрешаются. Возможно ли это без революции? Да, возможно. После Второй мировой войны в Западной Европе, как результат компромисса между верхами и низами, возник феномен социального государства. Низы обрели беспрецедентные социальные гарантии и довольно высокий уровень жизни, верхи получили лояльность населения, застраховав себя от какой-либо жакерии. Правда, поддержание гламурного потребительского благополучия в Европе достигалось во многом за счет эксплуатации стран третьего мира, где социальные катаклизмы следовали сплошной чередой, но это уже другой вопрос. Глобальные социальные противоречия в странах Запада были решены с помощью инструментария социального государства. Кстати, сегодня мы наблюдаем там обострение казалось бы забытых «классовых» противоречий по мере сворачивания социальных завоеваний 50-70-х годов прошлого века.

А что происходит, если противоречия не удается разрешить? Это отлично видно на примере России. В конце 50-х годов XIX столетия в стране сложилась классическая революционная ситуация, когда «низы не желали, а верхи не могли». Крестьянские восстания следуют одно за другим, озлобление против помещиков приближается к точке кипения. Обосновывая необходимость отмены крепостного права, Александр II прямо указал, что удержать крестьянскую массу в повиновении не удастся, и в случае отказа предоставить свободу народ отменит крепостное право снизу в ходе восстания куда более разрушительного по масштабам, нежели пугачевский бунт.

Реформа 1861 г. дала крепостным свободу, но разрешила ли она основные противоречия? Нет. Главный вопрос был вовсе не в политических и гражданских правах, а в том, кому достанется земля. 23 миллиона земледельцев (более трети населения Российской империи) получил волю, но не землю. Землю они должны были выкупить, немедленно уплатив помещику 20 % выкупной суммы, а остальные 80 % вносило государство. Крестьяне должны были погашать долг в течение 49 лет. Думаете, государство облагодетельствовало своих подданных, помогая им получить землю? Как бы не так! К 1906 г., когда выкупные платежи были отменены, крестьяне заплатили 1 млрд 571 млн рублей выкупа за земли, стоившие 544 млн. рублей, то есть они к тому времени трижды заплатили за землю!

Через 20 лет после отмены крепостного права вновь складывается революционная ситуация. Лавинообразно растет число крестьянских восстаний, в которых участвуют десятки тысяч крестьян и которые подавляются с помощью армии. Революционная ситуация 1879–1882 гг. характеризуется тем, что в ней впервые заявляет о себе пролетариат. Вновь реформы носили половинчатый характер, они не разрешали противоречий, а лишь сбивали накал. С крестьян была снята подушная подать, сокращены выкупные платежи, списаны безнадежные недоимки. Пролетариат также добился некоторых социальных гарантий: был запрещен детский труд до 12 лет, рабочие получали один выходной в неделю.

Наконец, третья революционная ситуация, активно формирующаяся в течение 1902–1904 гг. выливается в настоящую революцию 1905–1907 гг. В ходе нее пролетариат уже выдвигал не только экономические, но и политические требования, в борьбу вступили массовые политические партии социалистического и либерального толка, впервые со времен стрелецкого восстания взбунтовалась армия. Но главным вопросом оставался земельный вопрос. Вновь власть ограничилась полумерами вроде отмены выкупных платежей. Столыпинская реформа, которой либералы сегодня слюняво восхищаются, с треском провалилась. Крестьянское население за полвека, прошедшие с отмены крепостного права, выросло вдвое, но земли в его распоряжении больше не стало. То есть шел неуклонный процесс обезземеливания и обнищания крестьян, усугубленный непомерным налоговым бременем. В начале XX крестьяне питались хуже, чем до отмены крепостного права, голод стал случаться все чаще, охватывая все больше губерний.