Анна Панкратова

Соларис. Разбитая судьба

1

Кульминация. Ее пьеса, наконец, подошла к кульминации. От этого дрожали руки, а в груди – там, где у всех была душа, а у нее лишь пустота – жужжали пчелы, считывающие ее нетерпение.

Как же долго она ждала этого. Прописывала реплики, направляла персонажей, вела их по дороге, предрешая судьбу каждого…

Мойра уткнулась носом в зеркало, сквозь которое наблюдала за одним из своих персонажей. Она помнила эту душу. Помнила, как двадцать два года назад выбрала ее, чтобы написать судьбу той, кто сожжет столицу их прекрасной страны. Флоренс Максвелл тогда еще даже не подозревала, сколько боли и невзгод уготовила для нее режиссер судеб.

Весь мир – ее пьеса. А мы – ее актеры…

– Давай, солнышко! У-у! Сейчас твое дитя погибнет… А потом!.. Потом!.. – Мойра подпрыгнула, не в силах сдержать возбуждение. Пальцы обхватили витую раму зеркала, глаза блестели в тусклом свете. – Моя лучшая задумка! Такая драма! Такая… Ну!

Флоренс Максвелл провела рукой по горячему лбу малыша, едва сдерживая рыдания. Обычная стихийница воды, которая тихо работала в теплице недалеко от особняка королевской семьи, не лезла в политику, не высказывалась против власти, что не могла обеспечить стране безопасность от пустот, и сама не поняла, как оказалась втянута в эту страшную историю.

Три дня назад Флоренс еще верила, что это просто болезнь, давала Бену жаропонижающие, но надежда рухнула, когда муж пришел с вестью, что пора готовиться к похоронам. Флоренс кричала, била посуду и зеркала, не понимая, почему Джейсон так легко сдался, почему пытался отобрать у нее ребенка, все твердя, что они не должны на это смотреть.

– Николас – бог нашего леса – передал весть от Уайтов. Фло, родная, это сделала королева! Она прокляла Бена. Но так надо! Надо, понимаешь? Нам выпала честь спасти страну. Бен умрет, но его душа – это дар Хаосу! И Хаос дарует нашей королеве силу, что поможет избавить нас от пустот.

– У них две дочери, между прочим! Вот их бы в жертву и приносили! Почему наш Бен? Почему мы?

Флоренс осела на пол, вода поднялась из чашек, ваз и даже выползла, словно змея, из крана, заполняя комнату пузырями. Метка на запястье правой руки горела, а голубые волосы трепыхал ветер, что поселился в их квартирке, едва стихия Флоренс взбесилась, считывая ее гнев. Джейсон положил руки на ее плечи, тяжело вздохнул.

– Николас готов забрать его сейчас. Уже ничего не изменить. Так решила судьба.

Судьба… так решила мойра, что наблюдала за этой сценой, едва дыша. Попкорн падал на стеклянный пол, а зеркало, сквозь которое она следила за сценой, что являлась поворотной в ее пьесе, запотевало от дыхания – так близко она сидела.

– Уйдет, – проворковала Флоренс. – Ну? Вот подлец! И правда ушел! – Флоренс кинула попкорн в отражение, что показывало вовсе не ее, а актеров, которые так трепетно играли роли. Она знала, что Джейсон уйдет. Как же! Она сама это написала! Но она так долго ждала, когда же в ее пьесе начнется кульминация, что позабыла о сценарии. Лишь обхватила раму и закусила губу, наблюдая, как Флоренс обрушила воду на мужа, который собрал вещи. – И ведь правда ушел! Тьфу ты!

Флоренс откинулась на спинку, расслабляясь. Все как по нотам… Ее пьеса так идеальна!

Бен закатил голубые глаза, такие же, как у Флоренс, подсказывающие наравне с меткой, что он унаследовал нрав матери, а потому владеет стихией воды. Владел бы… если б не умирал. Флоренс приложила руку к маленькой груди, закрыла глаза, считая удары сердца.

Еще жив. Едва жив…

Он перестал плакать несколько часов назад. Флоренс хотела бы верить, что Бен перестал чувствовать боль, но нет: у него больше не было сил на истерику. Она видела, как его покидала жизнь, буквально ощущала, как барахталась его душа, уходя все глубже под воду. Погружалась и она вслед за Беном на дно океана, в такой мрак, который сжирал ее заживо.

Но хуже всего были глаза. Такие голубые… такие же, как ее. И в них было столько боли и страха. Вопрос, что стоял в них, лип на кожу, словно мед, на который слетались пчелы, которые жалили ее вновь и вновь.

За что… Почему… Когда это закончится?

Хотела бы она знать… Пелена слез пыталась скрыть страдания сына, но она продолжала ощущать биение его сердца. Едва заметное. Но он еще был здесь.

– Мама очень тебя любит, малыш… – прошептала Флоренс в крохотное ушко, поправила голубые волосики, сморгнула слезы, что, вопреки законам физики, застыли в воздухе, превратившись в пузыри. – Я бы хотела забрать твою боль… но не могу…

Флоренс сглотнула, а потом отдернула руку. Она поняла, что должна сделать. Знала, что сделает это. И это пугало ее так сильно, что грудь сдавило, словно тисками, мешая сделать вдох. Она закрыла глаза, облизала искусанные до крови губы и нащупала подушку.

– Мама очень тебя любит, малыш… молю, прости… я так тебя люблю… но так будет лучше…

Флоренс сжала края подушки с такой силой, что ногти впились в ладони. Боль отрезвила, напомнила, где она. Не смотря, она нашла лицо Бена, нежно провела по его щеке, а потом резко накрыла подушкой. Мир замер. Время остановилось. Она задержала дыхание, пытаясь сдержать истерику, закусила язык с такой силой, что ощутила металлический привкус.

Больно. Больно в груди. Твою тень, почему так больно?

Флоренс съехала с кровати и упала на пол, воя. Она не понимала, где она, не понимала, что происходило. Но знала, что душа ее ребенка уже ждала ее в Подземном царстве, там, где нет эмоций, а значит – боли. Может, и ей пора туда…

Звон стекла и крик заполнили комнату. Болела каждая клеточка организма. Ее словно резали и сшивали одновременно, а вены надулись, не готовые к той силе, что выбрала Флоренс, а не королеву, своей хозяйкой…

Человек может владеть одной стихией, той, что определяется характером, но едва тебя касается Хаос, даруя силу, то, что в тебе уже есть, то, что течет вместе с кровью, приумножается, разрывает тебя изнутри, съедает твою душу, оставляя от нее лишь клочья.

Флоренс упала, тяжело дыша. Боль ушла. Но осталась сила. Она знала это. Не было нужды проверять. Как знала она и