что ее ребенок мертв. Но страшнее было не это, а то, что она помнила, кто виновен в его смерти, а ее изгрызенная душа вопила от желания отомстить, сделать всем так же больно, как было больно ей, когда она душила Бена, лишь бы избавить его от мук…

Под босыми ногами захрустели осколки, Флоренс побрела к двери, кончики ее пальцев уже искрили, подпитываемые гневом, что разгорался, как пламя, сдобренное бензином… Но она сжала кулаки, заставляя воду потушить его. Это – не она. Она – вода, не огонь. Разве месть вернет ей сына? Разве смерть королевы поможет ей справиться с болью?

Флоренс, не оглядываясь на кровать, вышла из спальни, закрыла дверь и выдохнула, заставляя свечи осветить темную комнату. Прямо в платье она залезла в ванну, силой мысли заставляя воду наполнить ее. Она легла. Чувства исчезли, словно она уже умерла. Вода закрыла уши, отрезая от мира, заставляя оглохнуть.

Разве же может стихийница воды утонуть?

Флоренс села, зачесала мокрые волосы. Холодная вода отрезвляла, напоминала про королеву, что прокляла ее Бена, лишь бы получить больше силы… Флоренс мотнула головой, стряхивая желание мести, напоминая себе, что Бен ждет ее в царстве мертвых. Она развела руки, заставляя воду подняться, а потом резко опустила ладони. Вода, подчиняясь, обрушилась на нее, словно цунами. Мощная волна пригвоздила ее ко дну, лишила слуха и зрения, унося во мрак…

– Нет! – Зеркало трескалось, осколки летели в мойру, царапая кожу, но раны моментально заживали. Она провела пальцами по битому стеклу, изумленно глядя. Такое произошло впервые. Никогда еще ни один актер не путал свои реплики, никогда еще никто не выбирал свой путь сам… – Крылатый случай! Мертвые угодники!

Мойра схватила зеркало и повалила его, осколки засыпали стеклянный пол и ее босые ноги, а ярость клокотала внутри груди. Зеркало Флоренс, зеркало, сквозь которое режиссер и наблюдала за судьбой своего верного актера, разбилось, как и судьба этой самой актрисы. Глупой актрисульки!

– Ты! Сука! Ты должна была мстить! Сжечь всех к мертвым угодникам!

Мойра заходила вокруг зеркала, осколки хрустели, впивались в ноги, а кровь заливала пол, но она не ощущала боли. Лишь злобу. Ярость, что захватила ее с головой, унося в пучину хаоса.

– Такая пьеса! Такая потрясающая пьеса! И ты!.. – Мойра указала на темное зеркало. – Ты все испортила! Гадюка! Едва твоя душа вновь окажется в Зазеркалье, едва ты снова попадешь ко мне, чтобы я написала тебе следующую судьбу, я тебя уничтожу! Забыла все свои реплики! Испортила сюжет своей дрянной импровизацией!

Мойра упала в кресло, тяжело дыша. Она кусала губы, отчаянно думая, как вернуть сюжет на место.

– Пьеса испорчена! Все испорчено!.. – Мойра вытащила осколок из стопы, засмотрелась на кровь, что блестела в свече свечей. – Такая гениальная пьеса, такой продуманный сюжет, так долго все это прописывала, чтобы какая-та чокнутая мамаша все испортила…

Свечи потухли, едва мойра резко выпрямилась. Ее глаза сверкали, ведь она поняла, что должна сделать. Да, автор мертв, лишь незримая тень позади своего произведения, но если персонажи сбиваются с пути… неплохо было бы им помочь.

Флоренс резко села, расплескав воду, и закашлялась: горло горело с такой силой, словно ее жгли на ритуальном костре.

Нет, не Флоренс… мойра, что заняла тело мертвой стихийницы.

Но что-то определенно было не так. В груди все еще было пусто, ведь душа Флоренс на скоростном поезде отбыла в царство Элайджи Блэка, но вот чувства… чувства накрывали мойру, словно удары хлыста, что били по щекам. Флоренс была словно рядом… нет, в ней. Ее воспоминания, эмоции, желания – все это заполнило сознание мойры, сливаясь с ее мозгом.

Мойра… Флоренс… кто его теперь поймет!.. развела руки, поднимая воду, наслаждаясь силой, что до этого лишь видела сквозь зеркала.

Флоренс подула, заставляя ветер потушить свечи. Она осталась во мраке, ощущая, как ветки с шипами оплетали руки, а аромат роз заполнял легкие. Щелчок пальцами, и огонь вновь озарил ванную. Как просто!

Лепестки осыпались, а Флоренс выбралась на кафель, довольно улыбаясь. Впервые за многие тысячи лет она оказалась на сцене пьесы, что так бережно писала. Никаких больше кулис и задних рядов. Теперь она – центр, главный актер.

– Я в этой пьесе главный актер, – запела она, – в ней я сценарист, в ней я режиссер! Ну что, мышки мои, пора прятаться. Пьеса «Великий пожар» вот-вот начнется. Зрительные места небезопасны. Актерам занять места! Да случатся месть и гибель Солариса!

2

Флоренс шла по мощеным дорогам Лостхилла – столицы Солариса. Страны, что оберегала Врата в Подземное царство, удерживала пустот и хранителей душ в месте, где обитали мертвые. Страны, в которой королева – хранитель жизни! – пошла против системы и сделала то, на что не решился бы даже король хранителей душ – жестокий и бессердечный король, как твердили сплетники – и прокляла невинного ребенка лишь бы получить больше силы. Она верила, что делает правое дело, но Флоренс – она же мойра – знала своих персонажей слишком хорошо и понимала, что королева делала все не ради людей, а ради себя и своих прекрасных крыльев.

Босые ноги ступали по улочкам, а пальцы рук двигались в такт песни, что Флоренс напевала, сея искры вокруг. Она скакала из зеркала в зеркало, из отражения в отражение, наблюдая за бытом людей, глупой массовкой, что вот-вот погибнет ради драмы в ее пьесе.

Искры оседали в волосах, на одежде. В булочках пекаря и помидорах бабули в лавке. На игрушках детей и на сумках их родителей, что спешили на работу. На крыльях хранителей жизни и на губах некромантов. Пока они лишь тлели. Едва заметно, повинуясь Флоренс, которая готовилась к выходу на сцену.

Широкая улыбка и безумные глаза не привлекали ничье внимание: все были заняты своими делами. Солнце поднималось, освещая открытые веранды, вазоны с цветами, балконы, оплетенные зеленью. Свечи, зачарованные стихийниками огня, еще горели, словно пытались отогнать утро, которому было предрешено изменить судьбу страны.

Флоренс едва сдерживала себя, но старалась держаться сценария: сначала ей надо найти Уайтов, а потом уже начать пожар. Так бы сделала обезумевшая от горя мать, ведь ее целью была лишь королева, но она не совладала бы с силой и случайно спалила город.

Пахло морем, а теплый ветер ласково обдувал вспотевшие щеки. И все это было так странно для мойры, что тысячелетиями наблюдала за миром из Зазеркалья. Хотелось забыть о пьесе, поддаться эмоциям, что остались от Флоренс,