Просека была огромная. Серёга, сколько ни вглядывался, так и не смог понять, кончается ли она где-нибудь. И спереди, и сзади её рыже-зелёное пространство незаметно сливалось с горизонтом.

Слева просеку ограничивал лес. Могучие древние сосны тянулись к дымному небу, в котором плавало маленькое синее солнце. Мёртвым, потусторонним жаром оно обливало и сухую траву, и сосны, и чёрную Серёгину голову.

Пора было идти. Хочешь – не хочешь, а пора. Потому что в душном воздухе медленно рождается тревога, давит грудь, заползает в голову, заволакивает глаза чем-то мутным, серым. И значит, другого пути нет – надо вставать.

Солнце прожигало кожу и сквозь рубашку. Странное какое-то солнце. Впрочем, он знал, что таким оно было всегда.

В кармане шорт Серёга нащупал что-то плоское, круглое. Оказалось – древняя истёршаяся копейка. Даже год не разобрать, сколько ни вглядывайся. Зачем она, тем более сейчас? Он бросил её в траву и зашагал дальше. «Значит, придётся сюда вернуться, – мелькнула мысль. – Примета есть такая. Монетка-то здесь осталась.»

Но обсасывать эту мысль было некогда – впереди появилась Дыра.

Даже издали от неё тянуло ледяным ветром. И это несмотря на обалденную здешнюю жару!.. Да и вообще Дыра была необычной. Подойдёшь к ней спереди – она есть, зайдёшь сзади – тоже есть, а вот с боков её не видать. Если смотреть с боков – нет никакой такой Дыры, одна лишь залитая синим солнечным светом просека.

Из Дыры выползали ржавые гнутые рельсы. Выползали и терялись в высокой густой траве. Серёга совершенно точно знал, что рельсы эти ржавеют по меньшей мере восемьсот лет.

Надо было идти туда, внутрь.

Он поправил висевший у пояса нож. Все-таки какое-никакое, а оружие. Хотя, если что случится, вряд ли от него будет особая польза.

Прихлопнув комара, впившегося в ногу чуть повыше колена, Серёга повернул голову к лесу, посмотрел на бледную, выжженную солнцем траву и быстро, чтобы сладить с притаившимся страхом, шагнул в Дыру.

И тут же на него накинулся холод, по коже забегали мурашки. Светлое пятно за спиной с каждым шагом становилось всё меньше и меньше. Потом ход искривился, и оно пропало совсем. Пришлось идти в полной темноте.

Но ушёл он недалеко.

Сперва еле-еле, а потом чуть громче послышался странный звук. То ли комариный писк, то ли скрип колёс, то ли скрежет гвоздя по стеклу.

Постепенно этот звук нарастал. Серёга остановился. Что же это такое? Не хотелось и думать, что нужно идти туда, вглубь. Но делать нечего – он знал, что надо. И, пускай медленно-медленно, но всё же пошёл.

Мало-помалу звук, усиливаясь, начал что-то напоминать. Ну конечно же! Это лязг металла! Грохот и лязг. И всё громче, всё ближе…

Он вжался в холодную каменную стену. Стена оказалась мокрая – сверху стекали крошечные водяные струйки.

Потом возник свет. Сначала слабый, призрачный, он становился с каждой секундой всё ярче. Жёлтый, немигающий, словно огромный кошачий глаз.

Серёга начал было догадываться, что это такое, и ему стало страшно уже по-настоящему.

Поезд приближался. Ещё несколько секунд – и чудовище раздавит его, сомнёт в кровавый блин и промчится дальше.

Серёга ждал, прижимаясь острыми лопатками к холодной стене. Закрывать глаза он не стал. Пускай уж это он встретит по-честному, лицом к лицу.

…Грохот, вой, слепящая молния-вспышка – и поезд пролязгал мимо, всего в каких-нибудь полутора сантиметрах от Серёгиной головы.

Вылетев из туннеля, он вспыхнул в лучах заходящего солнца и растаял в воздухе. Растворился словно кусок сахара в стакане чая.

А вслед за ним из чёрного пространства вышел на просеку и Серёга.

Был вечер. Исполинское оранжевое солнце садилось за горизонт. Удивительное дело, в дыре Серёга провёл всего каких-нибудь пять минут, а здесь уже кончался день. И солнце оказалось совсем другим. Странно… Куда же он попал?

И тут рядом, не дальше чем за полкилометра, Серёга увидел…

…Проклятый комар взвизгнул над ухом, пришлось его уничтожить. Но и сон отлетел, растаял. Серёга открыл глаза.

В полуоткрытое окно палаты лезли оранжевые лунные лучи. Сама луна уже поднялась над изломанным краем Дальнего Леса и теперь внимательно глядела в окно.

Прозрачные блики дрожали на досках пола, переливаясь, вспыхивали и гасли, а на смену им являлись всё новые и новые. Оттого и пол казался какой-то широкой тихой рекой. А может, и морем.

Лёгкий ветерок прошёлся по палате, словно котёнок, поиграл с занавеской и исчез.

…Санька из дальнего угла, со своей койки, что-то говорил. Видно, Серёга погрузился в сон сразу же после отбоя и не слышал начала.

Кто-то прошлёпал по коридору, и Санька умолк. Потом, выждав несколько секунд, он продолжал свистящим шепотом:

– А ещё, пацаны, помните, есть в лесу возле Захаровки заброшенный дом? Ну, видели, наверное… Старый такой, гнилой весь. Ну вот. Знаете, отчего он такой?

Никто не знал. Все ждали Санькиного рассказа.

– Значит, так. Случилось это очень давно, говорят, больше ста лет назад. Тогда ещё крепостное право было. И крестьяне в Захаровке тоже крепостными были. А владел ими помещик один, старый уже, но злой как собака. Генарал какой-то. Жил один в барском доме. Здоровый такой дом, трехэтажный… И вот однажды приехал к нему на каникулы сын. Ну, молодой такой парень, в университете учился. Эту, как её… изучал. Ну, что-то там про законы. Он каждое лето домой приезжал отдыхать.

В общем, отдыхает он, в речке купается, на лошадях скачет, грибы собирает. Ну, балдеет, в общем.

– Постой-постой, это какой такой ещё барский дом? – подал голос Вовка Белкин. – В Захаровке же никакого такого дома нет. Там только магазин здоровенный, двухэтажный, и всё.

– Ну правильно, нет, – тотчас же отозвался Санька. – Его сожгли, когда революцию в Захаровке делали. А потом уж на том самом месте магазин построили. И вообще, Вовец, не встревай. Если такой умный – говори сам.

Вовка немедленно заткнулся, а Санька, выждав для пущей убедительности несколько секунд, продолжал:

– Значит, вечером этот студент с рыбалки заявляется, смотрит – а его комнату убирает какая-то незнакомая девка. Красивая такая, глаза зелёные, только вот на шее шрам. Он, понятное дело, спрашивает, кто такая, откуда взялась. А она молчит, улыбается только.