На подворье народу собралось видимо-невидимо. Оно и понятно: свадьба у бояр Сомовых. Среднего сына Власия отправляли за невестой в Зотово. Туда пять дён, обратно еще пять, а значит в скором времени свадебный пир. Не иначе как последний в году: мясоед на исходе. Вон уж осень листья на деревах золотом окатила, холодком по утрам и вечерам баловалась. Зима-то близко, а с ней и пост: не до пиров, не до праздников мирских.

– Здрав будь, народ честной! – боярин Захар, стоя на высоком крыльце хором, подобрал полы богатого кафтана, положил урядный поклон. – Проводим ясна сокола да за голубицею, путь его гладким сделаем, легким да простым. Станем ждать его с молодицей, пир собирать, радоваться новой поросли в роду нашем Сомовском.

Влас стоял прямо: ноги расставлены широко, руки на рукояти меча сложены. Опричь братья родные: старшой Аким с брюхатой женой да младшой Игнат – юнец безусый. Друзья-ближники – Проха и Ероха. А чуть впереди дружка свадебный, женатый дядька Пётр.

После отцовского слова, Влас поклонился и слушать перестал. А зачем? Проха с Ерохой и без него позубоскалят, побрешутся с людьми. Дядька тоже не промах. А Власово дело стоять и пыжиться, как петух. Это вот петушье думать не мешает, и на том спаси тя. Вот Власий Захарович и думал-размышлял.

Свадьба-то вовремя! Влас чаял своим домом зажить. Уж двадцать один годок, пора из-под отцовской руки выходить. Удел присмотрел опричь Сомова: деревенька хорошая, народ справный, речка рядом полноводная. Поля ровные, леса щедрые. Живи и радуйся! Есть, где ратных разместить, есть чем прокормить. А если с умом подойти, то и пару ладей на воду спустить. Вот тебе и торговля, и барыш. Приданого Еленка Зотова принесет немало, на то расчет и надёжа.

Влас ухмыльнулся довольно и поправил богатую соболью шапку. В тот миг открыл рот рыжий друг его, Прохор Средов:

– Девушки-красавицы, не жаль такого сокола чужой отдавать? Гляньте-ка, косая сажень в плечах, глаз ясный, волос густой! – заливался соловьем Проха, дружка нахваливал. – А с другого боку глянуть, оно и к лучшему. Роду Сомовых прибыток, а мне радость. Власа окрутим, а я свободный бегаться буду. Девки, айда ко мне! Ей-ей, всех сдюжу!

– Да я подмогну, Прошенька, не тревожься, – ехидным голосом подпел Ерофей Глуздов. – В бою ты орёл, кто б спорил, но девицы дело иное. Тут не мечом махать надоть, а кое-чем другим.

И пошло-покатилось! Девки в ответ десяток слов, а Проха с Ерохой им сотню. Дядька Пётр встрял и давай лаяться. Мужики в голос гогочут, девки румянцем ярким рдеют, бабы квохчут на охальников. И всем радостно!

Боярин Захар скис от смеха, но себя не уронил. Утер слезы и прекратил срамной гомон:

– Тиха-а-а-а! Уймитесь, охальники! За невестой провожаем, не за курой какой! – потом поворотился к сыну и перекрестил на дальний путь. – Езжай, Власий, лёгкой дороги!

Влас очнулся, головой тряхнул, а потом уж поклонился на четыре стороны, приветил и народ, и отца-благодетеля, и братьев родных.

Отец подошел, обнял и удержал сына разговором тихим:

– Власька, ты поглядывай там. Нестор пришлый. Едва знаем его. Поговаривают, что мужик непростой. Елену может и не отдать, – шептал поживший боярин. – Чего молчишь-то, умник? Ай, не то говорю?

– Елену отдаст, – Влас говорил тихо, степенно: голос глубокий такой, басовитый.

– Вона как. С чего бы? – боярин ответа ждал.

– С нами не будет ссоры затевать. Какой в том прок? Уговор был промеж тебя и Зотовым, что Елена женой мне станет и про то все знают. Боярин помер, а слово-то его живет и посмертно. Ай, не так? Нестор поперек не сделает. Невелика потеря, девка да сундук золота. А нас сердить ему не с руки, – Влас оправил на себе парчовый кафтан, сморщился, будто кислого глотнул.

Не любил боярич нарядов шитых, не признавал. В бою от такого пользы нет, а в люди он не ходил без особой нужды. Красоваться просто так почитал глупостью, а иной раз и грехом. На сборищах держался за спиной отца, посматривал и примечал.

– Добро, – боярин Захар прихлопнул ладонью по крепкой спине сына. – Езжай за невестой. Как хошь изворачивайся, но девку привези. Про брата ее помнишь?

– Помню, не безмозглый, – кивнул боярич.

– А раз помнишь, ближников своих шальных упреди. Да смотри, что б языком не трепали.

– То моя печаль и мой ответ. Мои люди, – набычился Власий.

– Твои, мои… Наши, Влас!

Влас промолчал, не стал словами сыпать, а боярин Зотов принялся наново сына поучать:

– Чести не роняй перед Зотовыми. Дядьку Пётра слушай, он обряд-то хорошо знает. А я уж тут ждать стану. В церкву-то сразу по приезду пойдете? Стало быть, надо отца Пимена упредить. Эх ты ж, грехи мои тяжкие… Была бы мать твоя жива, разве бы так свадьбу-то справляли? Да и Ефим Зотов не ко времени помер.

– Помер ли? Так-то посмотреть, смерть Ефима только Нестору на руку и никому более. Убил. Чую, – Влас оправил богатый наряд и опять сморщился. – Ладно, что сделано, то сделано. Выдвигаться пора, бать.

– Чует он. Гадают бабы, а ты знать должон, – наставлял Захар. – Понял? А теперь езжай и без Еленки не вертайся!

Влас кивнул отцу, ближникам и сошел с крыльца, велел взбираться на конь.

Ратным-то собраться, что плюнуть. В два мига повскакали в седла, покрутились-покрасовались перед людьми и с громким посвистом вынеслись за ворота богатейшего Сомовского подворья. И отрадно так, весело: лошади идут ходко, осенний холодок бодрит, а солнце ранее еще больше золота кидает на желтые листья. Синь небесная высокая радует глаз, вроде как намекает – путь ваш ясный и правильный.

Выехали на большак, а там уж Влас и выдохнул: не любил жарко натопленных домов, привечал ветер вольный и свежий. Шапку скинул и в переметную суму засунул. Рассупонил богатый кафтан и крикнул новика своего, чтобы дал одежки попроще, да мятель потеплее.

Ероха подъехал к другу, приноровил коня и давай потешаться:

– Влас, а Влас, а чегой-то ты красоту скинул, ась? Боишься изгваздаться, перед невестой себя уронить? – и ус подкручивает.

– Что, простым не нравлюсь? Так отлезь. Иди вон к дядьке моему пристань. У него кафтан сияет, аж глаз режет.

– Ага, прям побежал, – хмыкнул парень. – Он меня до смерти заговорит. Я лучше опричь тебя, Власька. Ты тихий и смирный пока тебя не тронуть.

– Вот и не тронь, – улыбнулся Влас широко и щедро.

С той улыбки лицо Власия Сомова переменилось. Глаза – светлые серые – сверкнули, зубы белые блеснули, а сам он перестал походить на медведя, всего лишь на молодого парня.

– Нам бы покалякать, Влас, – Ероха улыбку спрятал. – Прошку звать?

Влас кивнул, и через минуту малую оба его ближника уж ехали опричь и вели беседу непростую.