* * *

Я вам так скажу, товарищ милиционер, ой простите, гражданин полицейский, я вам скажу определенно – девчонка была очень странная! Я сразу заметила, хотите верьте, хотите нет. Правда, я недавно в отделе игрушек работаю – начальство распорядилось перевести из нижнего белья. Мол, нечего старую тетку держать в таком завлекательном отделе, им там Мерлин Мурло подавай, а что человек честно трудился столько лет, ни разу про больничный не заикнулся, кто это ценит сегодня! В белье, конечно, оборот другой, и зарплата выше, и прогрессивка, да еще при сегодняшних фасонах. На одних лифчиках состояние можно сколотить. Тем более универмаг у нас известный, тут тебе и кинозалы, и кафе, одно слово – «Московский». Ох, грешна, разболталась, не успеешь оглянуться, обида сердце выест. Бог с ним, пусть молодые девки богатеют, все одно с собой не унесешь.

Так вот, девчонка эта как раз у меня в отделе и слонялась. Как я могла не заметить, когда она битый час с куклами обнималась? Возьмет на руки и качает, качает да еще песенку мычит. Как – что странного? Сегодня такие красотки уже на лифчики заглядываются, трусы кружевные им подавай, а она с куклами! На вид лет двенадцать, не меньше, уж я-то на людей насмотрелась. И, главное, никуда не спешит, ничего не покупает, вроде ждет кого-то. Ходит взад-вперед, то плюшевую собаку погладит, то игру откроет. А что, спрашивается, открывать, когда на коробке и так все понятно нарисовано. Раньше хоть прикрикнуть можно было – мол, хватит без спросу трогать да пачкать, а сегодня продавец, считай, не человек. Иногда такого забалованного ребенка приведут – по всему отделу бегает, машинки по две тыщи на пол швыряет, а ты только стой и улыбайся. Скоро кланяться начнем, право слово. По годам я могла бы на пенсию выйти, да разве на нее проживешь! Копейки пересчитывать на старости лет. Да и опыт у меня в торговле немалый, все ж таки людям польза. Заведующий так и сказал: «С вашим, Тамара Ивановна, опытом, у нас никакой товар не залежится».

А девчонка эта тоже брала все подряд – посуду, ракетки, мозаики разные – словно у себя дома, но аккуратно, ничего не могу сказать. Поглядит и на место поставит. И опять к куклам! Платья на них расправляет, туфельки примеряет, волосы причесывает, одно слово – малахольная. А потом вообще пупса-младенца обняла, вон что на второй полке, в ползунках, и давай носить по всему отделу, качает как живого. Почему же мне не разглядеть, когда народу почти не было? Родители, известное дело, на работе в такое время, а неработающие к нам не ходят, цены кусаются. Кстати, и школьники ее возраста в классах сидят, а не в магазинах. Нет, никого не дождалась. Хотя на часы смотрела все время. Тут еще одна странность – часы эти. Слишком они простенькие были, пластмассовые, такие детям лет в семь покупают, не подходили они к остальной одежде. А рюкзачок дорогой, нездешний. И обувка. Да, главное – это обувь! Скажем, шорты или кофточку и у нас могут пошить, строчки подгонят, фирму поддельную наклеят, но с обувью меня не обманешь! Такие сандалии, как на ней были, долларов сто потянут как нечего делать. А то и сто двадцать. Я в спортивном отделе как-то похожие примерила – ноги словно заново родились, в жизни бы не снимала.

Часа три эта девчонка у меня проболталась, не меньше, а потом опять на часы поглядела и ушла. Я даже обрадовалась, побаиваюсь ненормальных, а потом гляжу – тут как тут! Явилась, да еще с мороженым. Большущую порцию несет, три шарика с вишенкой и шоколадом политые. Ясно, что в кафе купила. А за углом – порционное мороженое в палатке не хуже и в три раза дешевле! Я тогда и говорю, мол, нельзя сюда с едой заходить, игрушки дорогие, запачкаешь – будешь платить. А она – ни слова в ответ: ни извините, ни простите. Встала у входа и стоит. Но понимает! Разрази меня гром, если она не понимала все до словечка! Заходить не стала, пока мороженое не доела и руки салфеткой не протерла. А потом опять пупса обнимать! Нарочно не придумаешь. Дальше я точно не помню, потому как у людей обеденный перерыв начался, сразу несколько мамаш забежали. И ведь подумать – очередь у кассы три человека, но никто ждать не хочет, орут как на прислугу. Им бы знать, как мы в девяностые стояли, номера писали на руке, вашу мать!

Извините, иногда сорвется сгоряча. Если подумать, вся наша жизнь по очередям прошла.

А когда скандал начался, я и не заметила поначалу. Только помню, что девчонка пупса на место положила, аккуратно так положила и даже поцеловала на прощанье, потом опять на часы посмотрела и ушла. Тут как раз сразу две семьи пришли роликовые коньки покупать, примерка, беготня. Да еще какой-то престарелый папаша голову морочил, то железную дорогу схватит, то самосвал с прицепом. Видно, сам в детстве не наигрался, а не понимает, что сегодняшним деткам только игровые приставки подавай. И тут слышу шум начался, охранники бегут со всех сторон, народ собирается. Но я же не могу товар оставить! Потом по радио на весь торговый центр объявляют – мол, требуется человек, говорящий на израильском языке. Я с перепугу решила, что бомбу подложили, эти террористы из Израиля по всему свету бомбы взрывают, но тут Людмила забежала, знакомая из посудного отдела. Нашлась, говорит, иностранная девочка, без родителей, по-русски ни бум-бум, переводчика ищут. Тут уж я не утерпела, двери в отдел заперла и пошла глянуть. Тем более все покупатели тоже побежали смотреть. И что я вижу?! Та самая девчонка стоит около полицейского и тарахтит на непонятном языке! Все повторяет «Израиль, Израиль», на себя показывает, а по-русски вроде не понимает. Вот артистка! Народу вокруг собралось, все ахают, советы дают, я хотела сунуться, но тут какая-то женщина нерусской внешности подошла. «Я, говорит, уже двадцать лет в Израиле живу, а сюда в гости приехала». И так быстренько залопотала с девчонкой по-своему. Ну дальше-то вы знаете. Хорошо, могу и дальше рассказать – что слышала, своего не прибавлю. Как раз кто-то из дирекции универмага явился, и та женщина объяснила, что девчонка на самом деле из Израиля и что они с братом к нам в Калугу еще неделю назад в гости приехали. А сегодня с утра, аккурат как им в аэропорт ехать, брат потерялся вместе с документами.

На этом самом месте я и ушла. Весь отдел на мне, не дай бог начальство заметит, что двери заперты среди бела дня.

Помню, в тот день мне приснился удивительный сон. Обычно сны снились страшно муторные, утомительные, неуклюжие, как огромные чужие валенки, – я опаздывала на совещание, не могла найти нужный автобус или вспомнить номер телефона, по сто раз крутила застревающий диск, спешила, путалась в однообразных малознакомых улицах. Иногда снились даже детство и школа, но все то же – в задаче не хватало вопросов, я лихорадочно искала и не находила учебник, листки контрольной рассыпались по полу. И каждый раз не покидало мучительное чувство стыда и собственного несовершенства.

А в тот день приснилось, что я получаю известие из опекунского совета – нашлась моя сестра-близнец. Нет, из какого-то другого совета, но письмо помню прекрасно, на официальном бланке. И тут же в мою комнату заходит женщина, может, она сама и принесла письмо, милая, не очень молодая женщина со страшно знакомым лицом и привычно заколотыми в пучок пушистыми русыми волосами, с моим лицом и моими волосами, и я, задыхаясь от радости, обнимаю ее и плачу, прижимаю к себе и плачу, плачу, не могу удержаться от нескончаемых слез по нашим общим потерянным невозвратным годам.