Ирина Кудесова

ОДНАЖДЫ ОСМЕЛИТЬСЯ…

Автор выражает благодарность Борису Рыскину и Алексею Мишину за бесценную информацию о жизни полярников.

Часть первая

КЭТРИН

1

«Молли распахнула дверь и замерла на пороге. Перед ней стоял высокий брюнет в безупречном костюме. Волосы его были зачесаны назад и переливались на солнце. „Это он, — подумала Молли. — Я ждала его всю жизнь“.

— У вас сдаются комнаты? — обратился незнакомец к Молли, и на лице его мелькнула усмешка. Он заметил волнение Молли.

— Да… — пролепетала Молли, чувствуя, как по щекам растекается яркий румянец.

— Можно посмотреть?

Мать строго-настрого запретила Молли оставаться одной в комнате с мужчинами, приходящими смотреть комнаты. Молли всегда звала с собой младшего брата Шона, он был мускулистым юношей и мог постоять за сестру.

— Заходите, — сказала незнакомцу Молли, и голос у нее на мгновение дрогнул. — Подождите, пожалуйста, внизу. Я сейчас вернусь».

— Что вы ищете на моем столе?

Кэтрин стояла в дверях: изо рта у нее, как у драконихи, вырвался дымок: «Что вы ищете?..» Курить уходила.

Оленька вздрогнула.

— Вы меня напугали. Я карандаш искала. И… зачиталась.

Кэтрин прошла к своему столу, села, спрятала рукопись в папку.

— Это… так. Сочиняю в свободное время. Чушь, конечно, но денежки капают. А что, вам понравилось?

Оленька замялась.

— Ну… живенько так.

— А по существу?

— По существу… Ну вот, к примеру, у вас через строчку имя героини повторяется.

— Да?

Кэтрин вытащила рукопись из папки и надела огромные свои очки в толстой оправе (Оленька каждый раз думала — сейчас как перевесят они, и ткнется уважаемый сочинитель дамских романов прямо в собственное творение).

— Да, и еще слово «комната» — два раза в одном предложении.

— Один, два, три, четыре, мм, мм, мм, восемь. Восемь раз «Молли». А строчек…

Кэтрин мычала, считала строчки. Оленька смотрела на нее и думала — натуральная старая дева. Вот повезло же — весь день с такой чучелой нос к носу сидеть. Хорошо хоть в наставницы не напрашивается. Даже наоборот — уважает! — бросилась строчки подсчитывать. Теперь через раз исправит «Молли» на «она» и выйдет еще хуже.

— Двенадцать.

Оленька ничего не ответила. Да что тут ответишь. Кэтрин сняла очки, сунула их в пузатый футляр и решительно клацнула им.

— Уээл… я пошла. Вы еще поработаете?

Оленька кивнула. Как только Кэтрин ухнула входной дверью, Оленька схватилась за телефонную трубку.

2

Володик обещал заехать через час. В общественном транспорте Оленьку мутило, но это было единственным, что беспокоило на девятой неделе беременности. Муж работал недалеко от издательства, где Оленька несла нелегкую службу корректора. Завозил и увозил. Собственно, иначе не пошла бы она сюда вкалывать за гроши. На днях первую зарплату дали: вычли все, что могли. На прошлой работе платили раза в три больше, да что вспоминать. Выпроводили, вежливенько так — как только узнали, что дите наклевывается. Обставили — не подкопаешься.

Издательство находилось на первом этаже многоподъездной «сталинки» и имело персональный вход с крыльцом. Сперва следовало миновать высокие железные ворота, ведшие во двор, — тяжелые, черные; затем — пройти через двор наискосок. Желтая табличка в форме раскрытой книги гласила выдавленными буквами: «Издательство „Глобус“, 9.00—18.00, пон.—пят.». Это для оптовиков.

На «Глобус» Володик наткнулся случайно. Решили прогуляться с товарищем в обеденный перерыв: потягивая пивко, погреться на несердитом солнышке бабьего лета. Как только заприметили ворота, свернули с тротуара.

— Володь, в таких дворах старушенции на лавках сидят, как птицы у Хичкока. Сейчас под обстрел попадем.

— Да ты посмотри, какая красотища!

Красотища — это три дикие яблони, уже скинувшие свои недоношенные плоды. И плоды эти — мелкие-зелененькие, недалеко от худосочных матерей упавшие, — покрывали землю: толпились, теснили друг друга — яблочный детский сад на прогулке. Никто не трогал их, и это показалось странным.

Володик наклонился, поднял парочку.

— Вот и закусь.

«Закусь» свела обоим челюсти кислой хваткой.

Обследовали дворик, ни одной бабки не обнаружив (плюс), но и ни единой скамейки тоже (минус). Посреди двора жались друг к другу детская горка и качели. На качелях примостился голубь, удобно вцепив коготки в трещину на рассохшейся доске.

— Кыш! — изгнал Володик птицу. С качелей вход в издательство просматривался как нельзя лучше. — А что это там за табличка такая…

Оленьку взяли сразу же, за глаза. Кому охота работать за копейки.

А была ли охота у господина директора оплачивать отпуск по беременности, Володик выяснять не стал. Зачем нервировать начальствие раньше времени.

3

Помещение Оленьке не понравилось. Вход, коридоришко, разветвляющийся на аппендиксы, как суковатая палка. (Клеть, где кукуют два переводчика и корректор, — в конце, направо.) Типичная бывшая коммуналка. Стены выкрашены салатовой краской — Оленьке до подбородка; выше — девственная побелка, проводишь пальцем, и на подушечке — облако.

Оленька терпеть не могла высокие потолки. От них каморка (три стола лицом друг к другу, три стула, три лампы, тумбочка с чайником) казалась неуютной, холодной. Столы — старые, деревянные, с заедающими ящичками по правую руку (один обязательно перекошен). Днем все выглядит неопрятно, обветшало; смеркается — темнота скрашивает углы, драпирует потолок, и на островке света от настольной лампы оживает канцелярский мирок (разноцветные ручки, пузатый ластик, многодетное семейство тщедушных скрепок) — так куда веселее.

Третья появлялась редко и надолго никогда не оставалась. Так, забежит, пошуршит бумагами в заедающих ящичках и — прочь. Правильно: чего переводчику высиживать в офисе?

А вот вторая, грымза, высиживала. Оленька не решалась спросить, чего ж эта Кэтрин (надо же, придумала себе кличку в духе своих романчиков) каждый день является сюда, как на работу. Сидела бы дома и ваяла, ведь нет же. И благо бы подружки у нее тут были. Да кто с такой дружить-то станет. Губки — гузкой, вид типа как у самой умной. А брови не щипаны.

Ну что там на голове и одевается как, это даже не обсуждается. Да, и в довершение всего — очки из бабушкиного комода.

Приходит эта кикимора и торчит весь день. Не к девяти, конечно, но к одиннадцати подгребает. Бумаженции свои раскладывает. На Оленьку — ноль внимания.

Оленьке, правда, не до страшилы. В первый же день по макушку работы навалили — корректорша покинула поле брани (о, брани наверняка было предостаточно), хорошенько полоботрясничав. К тому же ни много ни мало, а две недели утекло