Шолохов Виктор

Не два

Глава 1 «Доброе утро»

Было туманное осеннее утро. Только при одном взгляде в окно Андрея пробирала дрожь, от той мысли, что придется сквозь холод и сырость нести свое теплое, разнеженное сном тело на работу. Где такие же полу-сомнамбулы как и он, с полу — проснувшимся мозгом, поприветствуют его, особо не испытывая осознанности и искренности в своих словах, а лишь отдавая дань общепризнанным правилам хорошего тона.

Кое— как придав своему бренному телу вертикальное положение Андрей направился в ванную комнату, пиная по пути истрепанный временем домашний тапочек, одевать его не было желания да и второй где — то канул в небытие под раздолбанным, пыльным диваном.

В ванной, смотря на себя в зеркало, он думал: «Привет дружище. Тебе уже за тридцать, а выглядишь на все сорок, ни семьи, ни детей, пару безрезультатных романов за последние полгода, отвратная работа от которой уже тошнит, и… этот, долбаный, сон! Да, этот сон, который снится уже почти месяц. И голос…» На лице у Андрея появился проблеск глубокой задумчивости, наверное, первый за последние десять лет с того времени как он закончил факультет менеджмента в МГУ.

«Не два. Что за не два, черт возьми!»— думал он о своем сне, невольно сжав тюбик с зубной пастой, который, не выдержав такого напора, брызнул на зеркало, не забыв по пути запятнать новое трико Андрея, недавно купленное на «Китайском рынке».

«Да и хрен с ним, с этим голосом… пора на работу,»— вспомнил он, побежав на кухню к холодильнику, в котором, как и предполагалось, «повесилась мышь», так как последние недели три Андрей предавался алкогольному возлиянию.

Глава 2 «Рутина»

Сияет в светлом образе

За сердцем — радости звезда,

Гордыней, глупостью закрыта

От неразумных глаз она.

Там высоко, где звезды тают

В рассвете солнечных лучей,

Она хранит, открыто тайну:

Иллюзий суть своих теней.

Которые, пленяют душу

Надежду мнимую даря,

О том, что сердцу будет лучше

Прожив на свете не любя.

«Не нужны нам печалей стоны

что сердце рвут на мелкие куски,

забудь про всех, закрой заслоны!» -

наперебой кричат они, -

«Ты видишь там, за горизонтом

где солнце тает в тишине,

глупцы распяты на кровавом,

любовью созданном кресте.

Подумай сам, а где награда

за то, что предан ты как раб!

Ненужным, странным идеалам

Несущим: горе, боль и страх.»

Но сердце бьет неугомонно

Все преходяще, для всех нас,

Уйдет и это, несомненно,

Звезде претит тоска и страх.

Любовь и мудрость ей присущи

И радость с нею на века,

Смеется над собой без фальши

Ведь для нее все лишь игра.

Игры что создали мы сами

Забыв себя в мерцанье сцен,

Но, несмотря на все преграды,

Звезда со смехом рушит плен.

В которой тени — как реальность,

Приносят лишь иллюзий тлен,

Увидим мы и это верно

Любовь и мудрость будет всем!

Андрей проводил свои рабочие дни, то, впадая в рутину ненавистной работы, то, когда появится свободная минутка, давая полет своему воображению и фантазии, открывая в стихах свой внутренний мир, в котором сам иногда много не понимал, но осознавал, что это было чем-то вроде настоящим и истинным. «Хотя может это выдумки форменного шизофреника», — иногда иронизировал он над собой.

Так закончился еще один рабочий день, такой же серый, как и все предыдущие, без особого смысла и интереса. «Ну, конечно же, определенный смысл в работе был: зарабатывание на жизнь, для реализации возможности кормить, веселить свое тело, и привилегия, строить с какой — нибудь самкой плодотворные отношения, для чего и нужно было работать», — мелькали мысли в голове. Но все равно Андрея не покидало ощущение бессмысленности тупого проживания и так недолгой жизни, проживание по стандарту общечеловеческого стада. Надо было что-то менять в своей жизни, но что именно он представлял сумрачно. «К чему стремиться, что удерживать, что строить? В конечном счете все не вечно, непостоянно в нашем мире», — он предался рассуждению — «Какой смысл за что-то бороться. В чем суть?». В Бога он не верил, скорее не верил в ту персонифицируемую личность, умело навитую обществу, которую называли Богом, наделенную властью карать и миловать неразумных и слабых тварей земных. Ему, внутренне независимому и свободолюбивому, с критичным мышлением, претили подобные идеи, которые повелевали массами. Он, конечно же понимал, что в свое время сильные мира сего переврали все евангелие, и подделали его под свои нужды. Все что противоречило взглядам- вырезали, то, что соответствовало — оставили, а кое что добавили и переделали, чтоб эффективнее управлять неразумной толпой. Сам же он верил в сумму законов, которую называли Богом, Эти законы, видимо и невидимо, по крайней мере, для него, управляли миром, многих из которых он не знал, но желал познать, если появится такая возможность. И, конечно же, как это не банально, верил в себя, хотя в последнее время чаще терял, так как любил, как он это сам называет: самообмануться. т. е. хорошенько напиться и отсечь тем самым все бесчисленные попытки что-либо понять о своем месте в нашем подлунном мире.

Глава 3 «Собеседование»

Ирина неспешно одевалась, до собеседования оставался еще часа два, так что она могла позволить себе превратить обычное преображение одеждой своего тела и разукрашивание эпителиального покрова, в особый ритуал, который она называла самопрограммированием.

«Я сильная, смелая, лучшая! У меня все получается! Я достойна этой работы!» — громко проговаривала она, стоя перед зеркалом.

В свое время Ирина закончила МГУ по специальности психолог.

И под стать своей специальности, всегда старалась психологически помочь многим людям решать свои внутренние проблемы, хотя свои, как ни смешно, толком решить не могла. «Но это временно, теперь я нашла лучшие методы, которые изменят мою жизнь к лучшему, особенно в личном плане»— подумала Ира, слегка прикусив губу.

Дома у Иры всегда было чисто и опрятно, так как родом она была из семьи военнослужащих, где царили чистота и порядок.

Книжные полки были забиты различной эзотерической литературой, самых различных авторов, от Блаватской до Гурджиева, коими она увлекалась еще с юности, но в последнее время не доставляющие ей особого интереса, так как практического начала в данной литературе не было, а одна сплошная теория ей уже порядком надоела. «Да и проверить истинность высказываний не мешало