Лидия жадно впивается в ролл с омаром, который купила в «Доке». Она ест так, будто голодала с воскресенья. Как будто в редкий перерыв хочет не подкрепиться, а провести время с Рори.

Так он себе воображает.

Уже давненько, наверное, с тех самых пор, как познакомился с Лидией – уж точно с тех, когда она еще не огорошила весь остров, выскочив за Трея, чужака, – Рори подумывает, каково было бы, если бы она хотела его так же сильно, как он ее. Рори представляет ее ласки, теплое дыхание в шею, шепот. Представляет, как просыпается утром и смотрит на нее, спящую рядом. Он репетировал признание в любви, а она в его мечтах отвечала, что и так все знает, что любит, нет, обожает его.

Однако умом Рори все понимает. Лидия давно, годы назад, записала его в категорию друзей. А может, и хуже, в братья.

– Этот обед стоил мне восемнадцати баксов, – жалуется Лидия. – Мэгги могла бы сделать скидку, но ладно уж, побалую себя. Праздник же. У всех, кроме местных, выходной. У меня, и то если повезет, на отдых десять минут.

Они не спеша отходят от старенького ресторанчика. Пот течет с них в три ручья. Капли смешиваются, наступает реакция.

Это часть ежедневного ритуала. Сперва Рори заходит к Лидии в пекарню. Встает в длинную очередь и ждет, пока она, заметив его, не принесет кофе: со льдом, без сливок, один пакетик сахара.

– Ты единственный из моих знакомых, кто пьет кофе со льдом и без сливок, – скажет она.

Рори похлопает себя по животу и ответит:

– За фигурой слежу.

Изо дня в день эти фразы не меняются.

Потом прогулка. Лидия покупает поздний завтрак. Рабочий день у нее примерно с четырех до десяти утра.

– Вот это вид, – говорит она.

На узких грунтовых тропинках острова Финистерре, что в восьми милях от побережья штата Мэн, не протолкнуться от туристов. Люди заглядывают в универмаг, в отель, поедают сахарную вату, размахивают флажками, радуются лету. Толпа очень плотная. Рори единственный коп, следящий за порядком на празднике, так что ему следует быть особенно начеку, но он смотрит, как взгляд Лидии скользит с толпы к бухте вдали. Глаза у нее того же цвета, что и море, что и небо, да и вообще все, что прекрасно. Интересно, ее когда-нибудь влекло к нему? Он высок и подтянут, любит думать о себе как о привлекательном мужчине, которого она просто не замечает.

– На вот, угощайся, – говорит Лидия. Она протягивает Рори ролл в бумажной обертке в красную полоску, придержав его снизу ладошкой.

Принимать угощение не стоит, ведь разделить еду – это что-то да значит, но они делились едой – да и вообще всем – с детства. Рори жует, но во рту так сухо, что он едва ощущает сладковатый вкус мяса. Лидия понимает и видит его таким – правда видит, – каким не видит да и не видел никто.

– Этот укус примерно доллара на четыре, – говорит она. – Гони монету.

Рори тянется к кошельку – нарочито медленно, чтобы показать, что шутку он понял. Лидия смеется. Смеется от души. Господи, как же хочется к ней прикоснуться. Рори хочет обнять ее и поцеловать на глазах у толпы.

– Ты только глянь, – говорит Лидия, мотнув головой в сторону универмага. От двери-сетки, сжимая в руке упаковку капкейков, пятится женщина. У нее сальные рыжие волосы и пустой взгляд.

– Я заплатила! – кричит она. – Иди к черту.

Рори моментально переходит в боевую готовность. Кладет руку на пояс и идет к магазину, загораживая собой Лидию. Наружу с метелкой в руке выходит Меррит, владелец. Он машет Рори и говорит:

– Все улажено. – Коротко, по делу.

– Вот-вот, улажено, – говорит рыжая, зло глядя на Рори. Разорвав упаковку, она махом съедает капкейк. Хочет уже показать средний палец, но, заметив Лидию, делает вид, будто машет рукой.

– Привет, – говорит Лидия, вяло махнув ей в ответ.

– Загляну к тебе завтра?

– Отлично, – отвечает Лидия и провожает ее взглядом.

– Знакомая? – спрашивает Рори, когда рыжая убегает.

– Да, отирается тут, – говорит Лидия. – Живет в викторианском особняке, с остальным сбродом. Раз в пару дней наведывается в пекарню, берет кофе, платит мелочью, которую, поди, выклянчила, потом вбухивает в стакан побольше сливок и сахара и клянчит работу. Будь я человечнее, дала бы ей шанс.

– Наркоманам шансов давать нельзя, – предупреждает Рори, – а то вещи начнут пропадать.

Летом, может, и наплыв туристов, но вместе с обычными людьми приходят издалека и те, кто желает исчезнуть. Финистерре хоть и маленький, но в нем куча местечек, где можно спрятаться. Взять тот же полуразрушенный викторианский дом на другой стороне острова, где прошлой осенью Рори наткнулся на нарика с передозом. К тому времени труп успели подъесть еноты.

– Как ее зовут? – спрашивает он.

– Не помню. Аннабель вроде бы. Или Энни. Как бы там ни было, тот дом надо снести.

– С этим обращайся к мужу.

О том, что творится в особняке, Рори уже докладывал – и в полицию штата, и Трею, мужу Лидии, детективу полиции, – но никто ничего так и не предпринял. Вот сдаст Рори в следующем месяце государственный экзамен, тогда, может, к нему станут прислушиваться.

– Мне пора возвращаться, – сообщает Лидия.

Очередь в пекарне все еще тянется до самой улицы, но Рори ныряет в тенек под кленом, лишь бы побыть с Лидией еще немного. Даже тут жара изнуряет. По груди Лидии, впитываясь в розовую блузку, стекает капелька пота. Рори закрывает глаза, лишь бы не пялиться, но любой, кто взглянет на них сейчас, сообразит, как сильно он любит Лидию. Она и сама наверняка это знает. Рори переводит взгляд на компанию девчушек в облегающих футболочках и джинсах.

– На что уставился? – одергивает его Лидия. – Не хватало еще, чтобы тебя за извращенца приняли.

Рори бормочет извинения.

– В наше время так не одевались, скажи? – спрашивает Лидия. Им обоим лишь немного за тридцать, но возраст уже сказывается. Воспоминания о бурной юности постепенно тают в тумане сожалений.

– Я уж точно, – отвечает Рори.

– Да уж конечно! Я бы заплатила, лишь бы глянуть!

Лидия снова смеется, и Рори тоже. Такая выходка не прошла бы незамеченной, но ради Лидии он бы рискнул.

Она показывает коричневый бумажный пакет, который прихватила вместе с роллом.

– Никакой тары, – говорит Рори. – Только не на Четвертое июля.

Лидия куксится, прикусив нижнюю губу. Не видит ли Рори чего-то лишнего в этом жесте?

Он отворачивается, а Лидия, сперва приложив бутылку пива ко лбу, делает из нее большой глоток и протягивает ему. Как она держится? Делает вид, что эта связь между ними не рвет ей сердце, а сама приходит домой после работы и застывает на пять минут (или часов?) посреди кухни, думая о нем и приходя в себя лишь под надрывный вой пожарной сигнализации, потому что от пиццы в микроволновке остались одни угольки? Но если все так, если ей больно, то зачем эти прогулки в обед? Зачем так себя изводить?