ТАХАВИ АХТАНОВ

Свет очага

РОМАН

*

Перевод с казахского Г. САТАЛКИНА

Художник И. УРМАНЧЕ

© Издательство «Жалын», 1986

© Оформление. И. Урманче, 1991

© Послесловие. Ш. Нурпеисова, 1991

РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ БИБЛИОТЕКИ

«ДРУЖБЫ НАРОДОВ»

Председатель редакционного совета

[Сергей Баруздин]

Первый заместитель председателя

Леонид Теракопян

Заместитель председателя

Александр Руденко-Десняк

Ответственный секретарь

Елена Мовчан

Члены совета:

Акрам Айлисли, Ануар Алимжанов,

Лев Аннинский, Альгимантас Бучис, Василь Быков,

Юрий Ефремов, Игорь Захорошко, Наталья Иванова,

Анатолий Иващенко, Наталья Игрунова,

Юрий Калещук, Николай Карцов, Алим Кешоков,

Юрий Киршин, Григорий Корабельников,

Георгий Ломидзе, Рафаэль Мустафин,

Леонид Новиченко, Борис Панкин,

Вардгес Петросян, Тимур Пулатов,

Юрий Суровцев, Бронислав Холопов,

Константин Щербаков

Тахави Ахтанов

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Издали доносится истошное ржание лошадей, дробный стук копыт, запальное дыхание. Я не могу разглядеть лошадей, лишь рвущаяся, мелькающая полоса движется на фоне сумрачного неба. Ржание лошадей опережает их бег и замирает где-то вдали, и только топот копыт остается в моих ушах. Табун несется, как бешеный горный поток. И я, задыхаясь и покачиваясь, мчусь на волнах этого потока, вся охваченная страхом. Смутно сознаю, что этот страх томил меня и раньше, забыла только почему. Лишь бы удержаться, не упасть в мелькающее месиво лошадиных копыт и земли. И когда уже силы мои были на исходе, скачка как будто стала замедляться, топот копыт постепенно затих. Слышится пронзительный визг, он разрывает надвое пустую тьму ночи. Звуки становятся яснее, и я уже отчетливо слышу долгий гудок паровоза. Постукивают по рельсам колеса, покачивается вагон, и во мне отдаются болью его толчки. Не пойму сквозь сон, где болит. Мучительно свело шею, словно голову мою с силой запрокинули и притянули к спине. Догадываюсь смутно, что это длинные косы мои угодили под одну из женщин, тесно лежавших по обе стороны от меня. Грузное бедро другой придавило мне бок. Очнувшись, я высвободила косы и улеглась немного поудобнее, какое-то время ощущая, как отхожу от прежней закаменевшей позы, как вольнее, быстрее пошла по жилам кровь. Постепенно боль утихла. Покой стал наполнять измученное тело, и с дремотной отрадой я поняла, что отчаянье, ужас, все тревоги и страх остаются где-то далеко позади. А на меня одна за другой наплывают картины последнего перед войной, всего лишь позавчерашнего дня.

В то утро я проснулась с ощущением радости на душе. Она была тиха, эта радость, и смутна, но исподволь, мягко разрасталась во мне, как разрастался, становясь все легче, все выше, утренний свет в приоткрытом окне.

Лениво, в сладкой неге откинув руку, я вдруг почувствовала справа от себя пустоту — господи, Касымбек уже встал, а я до сих пор в постели еще. Улыбаясь, я подумала о том, как перемывали бы мои косточки наши острые на язык, пронырливые аульные бабенки, даже услышала их нарочито скандальные голоса: муж давно на ногах, а она все еще потягивается. Куда это годится, на что похоже? Молодая жена еще называется!

Но мы живем далеко от родного дома. Судьба военного занесла моего мужа, а вместе с ним и меня, в Западную Белоруссию. Понемногу я начинаю привыкать к новой для меня жизни, к армейским порядкам. В любое время дня и ночи его могут вызвать, и он исчезает куда-то, а потом приходит и смотрит на меня с улыбкой на посеревшем от пыли, усталом лице.

Обычно по утрам я просыпаюсь первой, дел полно: нужно приготовить чай, собрать завтрак, чтобы посытнее накормить Касымбека, прежде чем он уйдет в часть к своим солдатам. Но в последнее время он ухитряется вставать раньше меня, а если я вместе с ним открываю глаза и пытаюсь подняться, он меня останавливает: полежи, полежи немного, тебе надо беречься.

Таким он раньше не был, и я не знала, что он может быть таким.

А я все еще прежняя, никакой слабости или усталости я не знаю и весело, с удивлением смотрю на свое раздавшееся слегка тело: оно уже как бы не мое или, точнее, не только мое. Тесноваты мне стали платья. Если поедем завтра в город, то подберу себе что-нибудь подходящее.

В коридоре послышались шаги. Дверь осторожно открылась, и, скрипя сапогами, вошел Касымбек. Он был в майке, с полотенцем через плечо, с влажными, спутанными после умывания волосами. Я знаю, что он, едва поднявшись, успел уже залить водой самовар и растопить его — в приотворенное окошко чуть тянет мягким, щепным дымком.

Ему показалось, что я все еще сплю, и он тихонько присел на краешек кровати. Я вскинула ресницы. Прохладной ладонью он погладил мой лоб. От его широких плеч, лобастой головы, от всей подавшейся ко мне фигуры веяло утренней свежестью, речным запахом воды. Было видно, что и он проснулся сегодня в хорошем настроении — на продолговатом толстогубом лице его в круглых, несколько выпуклых глазах прятался свет какого-то радостного ожидания. Касымбек что-то хочет мне сказать, но молчит, я тоже молчу, смотрю на него, не выдержав, крепко зажмуриваюсь.

Длинные пальцы Касымбека гладят мои брови, щеки, касаются шеи — потерянно бродят, точно виноваты в чем-то. Но я же знаю, какие они бывают! Что с ними случилось, где их прежняя сила и жадность? Когда пальцы тронули мои губы, я быстро поцеловала их. Не