Семен Никифорович Литвиненко

Завещаю непримиримость

(Свидетельство человека, пережившего свою смерть)

Вместо предисловия

С автором этих трагических заметок я познакомился случайно в Приокском книжном издательстве. В кабинете главного редактора сидел пожилой худой человек и — плакал… Он не был похож на тех авторов, которые в издательстве устраивают истерики, «пробивая» свои творения (и такое случается). И хотя Семен Никифорович действительно уже несколько лет мыкался со своей рукописью по многим издательствам и редакциям — и областным и столичным, — тогда он плакал по другой причине. Он рассказывал нам о своем пребывании в лагере Гузино № 2, он рассказывало своих замученных фашистами товарищах. Это был чудовищный, страшный рассказ…

Так познакомился я с Семеном Никифоровичем Литвиненко, человеком, воистину много раз пережившим свою смерть. Тогда мне предложили сделать литературную запись его книги «По дорогам смерти» (так первоначально называлась рукопись).

Рукопись я взял домой, прочитал — и не мог спать несколько ночей… И я понял, что обязан помочь выходу этой книжки в свет, что это мой гражданский долг.

В путевых заметках о Польше «Третье свидание» после посещения Освенцима К. Паустовский пишет:

«…Человечество получило еще один страшный удар в сердце. Теперь черный и пропитанный кровью фашистский застенок уничтожен. Но все же то тут, то там он напоминает о себе. Все время выползают из каких-то мусорных нор фашистские фюреры разных оттенков, но одинаково лживые и наглые. И до тех пор, пока они не будут уничтожены или обезврежены, у человечества не будет ни покоя, ни мирной жизни, не будет ничего подлинного и прекрасного.

Во имя великих и поруганных ценностей, моральных и этических, которые нам доверили, во имя будущего, во имя того, чтобы оно просияло на идущие за нами поколения светом, теплом, уважением к человеку и к жизни, просияло дыханием свободы, чтобы в каждой самой малейшей крупинке жизни и в самом легком душевном движении человека были признаки спокойствия и счастья, — во имя всего этого надо освободить мир от фашистских диктаторов».

Да, фашизм не умер. И горе миру, если в какой-нибудь стране фашистские силы придут к власти. Фашизм знает только одно средство для достижения цели — войну и грубую силу.

Идут годы. Молодые поколения, выросшие после второй мировой войны, плохо знают, что такое фашизм в действии. Да и у людей старшего поколения память иной раз присыпается пеплом. Понятно: мирная жизнь, мирные заботы и радости.

Но, пока жив на земле фашизм, человечество не должно забывать, что принес миру Гитлер. Не имеет права! Молодые люди, возмужавшие в мирное время, должны знать это. Не имеют права не знать.

Записки С. Н. Литвиненко «Завещаю непримиримость» служат суровым и беспощадным уроком человеческой памяти. В этом, я думаю, главная ценность этой страшной и мужественной книги.

И есть еще одно достоинство у этих записок.

О крупных фашистских концлагерях, таких как Освенцим, Майданек, Бухенвальд, Маутхаузен, написано много свидетельских книг. Человечество знает цену этим названиям. Знает и о мужественной борьбе узников этих лагерей с фашизмом — и прежде всего коммунистов и советских людей. Такая борьба была возможна из-за стабильности лагерей: попав туда, человек жил там годами.

Но были и другие лагеря — пересыльные. В них узники не задерживались. В системе фашистских концлагерей они выполняли особую «функцию». Это были не столько пересыльные этапы, сколько машины по уничтожению людей в определенные сроки, так как всю массу пленных главные лагеря не могли вместить.

Может быть, чудом уцелели единицы, пройдя через эти лагеря. Вот почему об этапных концлагерях почти нет книг. И именно такой свидетельской книгой являются записки С. Н. Литвиненко «Завещаю непримиримость». Это еще одна страница в многотомном обвинительном акте против немецкого фашизма. Это еще одно грозное предупреждение современному человечеству.

Лицо войны

До того проклятого момента, когда я, возвратившись к жизни из черного забытья, оглушенный, окровавленный, увидел перед собой лицо белобрысого немца с автоматом и услышал эти слова: «Руки вверх!» — до того момента в судьбе моей не было ничего особенного. Я разделил долю миллионов своих соотечественников, для которых война грянула внезапно и стала великим бедствием, перевернувшим все вверх дном.

22 июня 1941 года я, в числе делегации Краснояружского района Курской области, был в Москве на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке.

Я помню то ясное летнее утро и огромные толпы под черными раструбами радио, и растерянные лица, и слезы, и гнев. Помню, как Москва превратилась вдруг в кишащий улей, как выстроились очереди у магазинов. Помню москвичей, мужчин — и пожилых, и совсем еще юных. С рюкзаками и с чемоданчиками, они тоже выстраивались в очереди — у дверей военкоматов.

И уже на второй день, когда мы уезжали, гремели на московских улицах военные оркестры, и на стенах домов появились плакаты «Родина-мать зовет!» — с этим плакатом в памяти моей навеки соединился образ Москвы первых военных дней.

Я помню: прошли первые дни смятения, и мы были полны решимости и веры — война будет недолгой, мы двинем против Гитлера свою армию, вооруженную первоклассной техникой, и в несколько недель все будет кончено. Ведь совсем недавно мы пели:

…Только через три дня я добрался до дома. Вместе со всеми я пережил и отчаяние, и боль, и ненависть. Черная лавина нашествия неудержимо катилась по родной земле.

Пал Киев. Полчища фашистов подходили к Полтаве. Вражеская авиация бомбила Сумы и Белгород.

Скоро и мы услыхали голоса войны: днем и ночью за горизонтом рокотала канонада. Через наше село Теребрено, где я работал председателем сельсовета, проходили колонны беженцев, проходили солдаты, потупив взоры… Тогда я увидел и первые немецкие самолеты со свастикой на крыльях…

Я это запомнил навсегда: пыльная дорога и телеги, телеги, телеги, ржание лошадей, детский плач, заплаканные, полные недоумения, женские лица. Кое-как навьюченный скарб… И вот тогда