Т. Л. Мартин

Танцующий в темноте

"Мне нравятся твои грубые края и мягкие кровоточащие части.

Руины твоей души — это поэзия для меня."

— Анита Криззан

Слушайте Сюда

«Billie Eilish — Lovely (with Khalid)

Ciara — Paint it, Black

Son Lux — Easy

Melanie Martinez — Dollhouse Two Feet — Her Life

Sabrina Claudio — Orion’s Belt

Karliene — Become the Beast

Portugal. The Man — Modern Jesus

Billie Eilish — Six Feet Under

Sabrina Claudio — Belong to You

Konoba — On Our Knees

Ruelle — Deep End

Noah Cyrus — Again

Aurora — Murder Song (5, 4, 3, 2, 1)

Portugal.The Man — Evil Friends

Melanie Martinez — Cry Baby

Erutan — Come Little Children»

— Дьявол спросил меня, откуда я знаю дорогу внутри стен ада. Я ответил ему, что мне не нужна карта для той тьмы, которую я так хорошо знаю.

— Т.М.Т.

Нет ничего, похожего на это.

Ничто не сравнится с успокаивающими, гипнотизирующими воплями взрослого мужчины, который знает, что это будут последние звуки, которые он когда-либо издаст. Его крики — тихая симфония, постоянно звучащая в глубине моего сознания, даже когда он стоит передо мной с разинутым ртом, зажмуренными глазами и запрокинутой головой. С каждым новым криком сухожилия на его шее вздуваются под завораживающим каскадом красного. С каждым новым криком внешний мир немного затихает, моя хватка вокруг ножа ослабевает, и мои неглубокие вдохи становятся ровными.

Вскоре его крики превращаются в сдавленные всхлипы. Я так расслаблен, что веки тяжелеют, но я отказываюсь позволить им закрыться и пропустить даже секунду сцены, разыгрывающейся передо мной. Сцены, которую я срежиссировал собственными руками.

Они сказали пойти на терапию. Никто никогда не уточнял, на какую именно.

Мои губы скривились. Рукоять ножа в ладони толстая и влажная. Запах крови и боли наполняет ноздри, вместе с кайфом, который, как я знаю, исчезнет слишком быстро, как это всегда бывает.

Только когда тишина — единственный звук, сравнимый с небесными криками, которые я только что смаковал, как изысканное вино, — возвращается в мои уши, я вспоминаю о своей аудитории. Я позволяю оружию выскользнуть из пальцев. Оно со стуком падает на землю, когда я прислоняюсь к бетонной стене позади меня. Выбрасывая ногу, я перекрещиваю ее через другую лодыжку и делаю последний, опьяняющий вдох.

Я не могу оторвать глаз от этого зрелища. Или, может быть, могу, но не хочу. Это слишком идеально — то, как его голова наклонена сильно далеко вправо. Небольшой красный обрубок на левой стороне его лица — все, что осталось от уха. Потеки алого переплетаются, стекая по телу, и крошечные капли окрашивают керамические плитки моей меткой.

Черт, это хорошо. Кто-то мог бы даже назвать это артистизмом. Я наклоняю голову, впитывая ужас, все еще запечатленный в напряженных линиях его лица. К тому моменту как я закончил с ним, его волосы стали намного седее, но это только придавало определенный шарм, которым я восхищался.

Ха… Он всегда думал, что создает эпические произведения искусства. Если это не эпично, то я не знаю, что это, черт возьми.

— Хочешь сфотографировать? — грубый голос Гриффа поворачивает мою голову вправо.

Его могучие плечи достаточно широки, чтобы заполнить весь дверной проем, в котором он стоит.

Он, конечно, ехидничает, но я почти улыбаюсь, обдумывая это. Обидно видеть, как годы тщательной подготовки исчезают так быстро, как и появились. Но нет. Мне не нужен трофей. Что мне нужно, так это мое чертово здравомыслие — то, в чем я не совсем уверен, что когда-либо обладал, и уж точно никогда не обрету, пока этот безжизненный кусок дерьма затуманивает мне обзор.

И вот так знакомые темные когти горечи впиваются в мою грудь и съедают кайф.

Фредерик Фергюсон. Пятьдесят шесть лет. Водитель автобуса начальной школы. Две бывшие жены, один взрослый ребенок, которого он не видел и с которым не разговаривал одиннадцать лет.

Я мысленно вычеркиваю его имя в своем списке. Потребовалось больше времени, чем обычно, чтобы достать его, но это только потому, что мои руки были заняты номерами пять и тринадцать.

Уставившись на тело, прислонившееся к колонне, к которой оно привязано, я отталкиваюсь от стены.

— Сожги его.

Я не выхожу из комнаты, пока воздух не заволакивает дымом. Пепел и пыль, смерть и убийства. Некоторые пьют это как яд, пока это не убивает их, не оставляя ничего, кроме оболочки без души. Другие, такие как я, — и есть этот яд. Когда у тебя нет души, нет угрозы потерять ее. Когда нет угрозы, нечего бояться.

И без страха… твои возможности безграничны.

— Не суди о моей истории по главе, на которую ты наткнулся.

— Неизвестно

Oвальная кнопка из тонкой бронзы. Одно нажатие. Один дин, один дон. И все это станет реальностью.

Я втягиваю воздух, грудь напрягается под облегающей униформой. Холодная волна беспокойства пробегает по спине, когда я одергиваю подол маленького черного платья длиной до середины бедра. Платье, которое я получила на пороге своего дома. Платье, которое стоит больше, чем весь мамин дом-трейлер. Платье, в котором был билет на самолет в один конец до Нью-Йорка и пять хрустящих стодолларовых купюр, засунутых во внутренний карман, когда оно прибыло.

До вчерашнего дня я слышала о дизайнере Оскаре де ла Рента только в реалити-шоу. Сегодня на мне не только его одежда, но и подходящие к ней десяти сантиметровые туфли-лодочки.

Переминаясь с ноги на ногу, я поправляю черные очки в прямоугольной оправе, сидящие на переносице, и качаю головой, глядя на себя. Перестань быть трусихой и покончи уже с этим.

Если бы Фрэнки была здесь, она бы ухмыльнулась и толкнула меня плечом, подталкивая к двери. Но ее здесь нет, не так ли?

Прежде чем я успеваю отговорить себя от этого, я прижимаю обгрызенный ноготь к дверному звонку и жду.

Предвкушение нарастает с каждой секундой, терзая, пока мои ладони не потеют. Тьфу. Как будто у меня и так недостаточно личных проблем, с