Любопытство – один из многих пороков человеческих. В Толковом словаре господина Ожегова оно определяется как «мелочный интерес ко всяким, даже несущественным подробностям». И Потехину Эльмиру интересовало буквально все, любой пустяк, любая мелочь. Несущественных подробностей для нее не существовало. Ее друзья и подруги, а также подруги ее друзей в один голос настоятельно советовали ей избавиться от этой пагубной привычки: совать нос не в свое дело. Но к их советам она оставалась слепа и глуха.

Ей нужно было знать все, для того чтобы...

Как только дело доходило до определения причины такого любопытства, ей становилось зябко, потому как знать мельчайшие подробности происходящего в ее окружении Эльмире было необходимо для того, чтобы успеть и суметь предотвратить беду.

Разумеется, ничего такого еще ни разу не произошло. Не в смысле беды, а в смысле умения предотвратить эту самую беду.

Тут следует сделать небольшое отступление.

Дело в том, что пороком любопытства Эльмира начала страдать относительно недавно. Прежде ее пытливый ум занимали несколько иные проблемы, как то: учеба в университете, фанатичная преданность Интернету, книги, общение с друзьями на многочисленных вечеринках и тусовках. Словом, она была дитя своего времени и своего города с многотысячным населением. Занимать свой ум, далеко не такой заурядный, как могло показаться стороннему наблюдателю, подробностями чьих-то тривиальных сплетен прежде ей было недосуг. Но после того как случилась беда, в ней что-то надломилось. Затем все в ее сознании перемешалось. Она собралась, привела себя в относительный порядок, но прежней стать не могла, и миру явилась совершенно иная Эльмира.

Внешне она осталась прежней: высокая блондинка с невероятно синими глазами и ярко-алыми пухлыми губами, за что в школе ей прилепили не совсем приятное прозвище «грибастая». Ну с тем разве отличием, что блеск в глазах несколько померк, да уголки губ горестно опустились. Во всем же остальном – все, как прежде...

Но вот сущность ее человеческая претерпела кардинальные изменения.

Если ранее она была беззаботной хохотушкой, готовой прийти на помощь любому и каждому, и пойти и в огонь и в воду, не раздумывая, за любым из своих друзей, то теперь все было иначе.

Она замкнулась в себе. Почти перестала видеться с друзьями, благо финал обучения в университете к этому уже не обязывал. Стала дерзкой, в чем-то даже агрессивной. И что самое неприятное – на редкость любопытной.

Ее теперь интересовало буквально все.

Отчего это тетя Зина с первого этажа их подъезда вдруг таким прекрасным весенним утром выглядит на редкость печальной и даже слегка заплаканной. С ней что-то определенно произошло. Надо срочно узнать и попробовать разобраться, чтобы помочь.

А Лешка? Тот, что этажом выше... Почему он вернулся домой ближе к утру? Не иначе, любовницу завел, подлец! А жена у него, между прочим, беременная...

Дядя Витя из тринадцатой... Ну, тут все понятно. Мужик с утра до ночи гонит самогонку, потому-то к нему толпами идут обладатели сизых носов и мутных глаз.

И так далее и все в таком вот духе.

Сведения собирались ею по крупицам. Большей частью выводы делались после скрупулезного анализа этих самых сведений. А кончалось, как правило, в лучшем случае конфузом. Как было в инциденте с Лешкой, который, как оказалось, изо всех сил старался содержать молодую семью, подрабатывая где только можно. А в худшем – скандалом. Как в случае с Данилой.

Эта неприятная история, разыгравшаяся буквально час назад, заслуживала особого внимания...

Данила Емельянов жил со своей матерью в квартире напротив. Если Эльмира была обладательницей роскошной четырехкомнатной квартиры, полностью упакованной мебелью и бытовой техникой, то Данила с матерью ютился в однокомнатной квартирке, уставленной колченогими стульями, койками с панцирными сетками, из бытовой техники у них имелся лишь старенький ламповый телевизор «Фотон» и его ровесник, круглобокий холодильник «Мир». Одевались сын с матерью во что-то серо-черно-непонятное. И если, поднимаясь или опускаясь по лестничной клетке, девушка оставляла за собой шлейф аромата невероятно дорогих французских духов, то мать Данилы отчего-то всегда источала кисло-приторный запах дрожжевого теста...

Сыграло ли тут роль их явное социальное различие или личная неприязнь, основанная на чем-то другом, но Эльмиру мать Данилы ненавидела люто.

Звали ее Вера Васильевна. Была она невысокой, тучной, с постоянно недовольным выражением лица. Редкие волосы, окрашенные хной, всегда были расчесаны на прямой пробор, и отдельные их пряди заправлены за маленькие ушки, удивительно напоминающие мышиные.

Но эти самые странные ушные раковины Эльмире удалось разглядеть совсем недавно, так как все то время, пока Данила был в армии, Вера Васильевна не снимала черного платка.

Поначалу девушка даже прониклась симпатией к этой странной суровой женщине, по наивности полагая, что ту, как и ее, постигло какое-то горе, раз дама не снимает траура. На деле же оказалось, что Вера Васильевна наложила на себя добровольную епитимью в связи с тем, что единственный ее сын мается где-то в горах Чеченской Республики, выполняя свой гражданский долг в «горячей точке». С утра до ночи набожная женщина отбивала поклоны в местной церквушке, дожидаясь возвращения любимого чада. Чадо вернулось и запило.

Эльмира не без брезгливости взирала на то, как Данила на четвереньках карабкается по ступенькам, совершенно не заботясь о состоянии своего единственного спортивного костюма (который, к слову сказать, был ею замечен на нем еще в то время, когда парень заканчивал десятилетку).

В запойном состоянии Данила пребывал с полгода. Затем образумился, протрезвел и приоделся. Вот этот последний фактор и сыграл с Эльмирой злую шутку. Откуда, спрашивается, у этого забулдыги деньги на приличную дубленку стоимостью восемь-десять тысяч целковых? А мебель, мебель на какие шиши поменяли? Не иначе наркоторговля или торговля оружием. Она неоднократно слышала о таких вот умельцах-»чеченцах», вывозивших арсенал многострадальной армии из «горячих точек» и успешно приторговывающих себе во благо...

– А кто же его знает, чем он занимается? – пожала плечами тетя Зина в ответ на ее, казалось бы, совсем безобидный вопрос. – Может, работать устроился...

Прояснила ей ситуацию сама Вера Васильевна час спустя. Оповещенная соседушкой о ее заинтересованности, та отчаянно начала колотить ногами в ее железную дверь. А когда Эльмира дверь открыла, то, вцепившись ей в волосы, вытащила на лестничную клетку и принялась стегать мокрым полотенцем, приговаривая при этом:

– Откуда у Даньки деньги, говоришь?! Ах ты, сука безродная! Ах ты, проститутка! Откуда деньги?! Он за них, тварь ты такая, жизнью рисковал и рискует! Позавидовала деньгам его, шалава! Я тебе язык-то вырву, гадина! Будешь метелить им почем зря...