Вот как это случилось.

Теплым майским днем 1865 года Хелен Берк Кортни была одна на своей ферме неподалеку от Спэниш-Форта, маленького прибрежного поселения на восточном берегу бухты Мобил.

Хелен находилась на южном поле в двухстах ярдах от дома. Лицо ее затеняла шляпа с жесткими полями, руки защищали рабочие перчатки, до того старые и изношенные, что грубая ткань протерлась на кончиках пальцев. Длинные свободные рукава ситцевого платья заканчивались узкими манжетами, застегнутыми на запястьях. Присборенная в талии юбка доставала до земли.

Девушке предстоял долгий тяжкий день весенней пахоты. Но холодный утренний туман рассеялся, солнце припекало все жарче, и Хелен расстегнула глухой ворот платья, затем сняла башмаки с чулками, небрежно забросив их на кромку поля.

Разувшись, Хелен снова взялась за покрытый ржавчиной плуг, который устало тащил верный Дьюк, ее старый верховой конь. С тяжелой упряжью на хрупких плечах, крепко сжимая рукоятки плуга, она медленно, но уверенно продвигалась из одного конца поля в другой. И обратно.

Нагретая солнцем земля ласкала голые ступни, совсем как в детстве, когда она бежала вприпрыжку за дедушкой Берком, пахавшим это же поле.

Как и ее дед в свое время, Хелен испытывала законную гордость и удовлетворение, видя, как плодородная земля превращается в аккуратные свежевспаханные борозды. Но в этом году для подобных чувств не было оснований. Слишком мало виднелось вокруг длинных рядов возделанной земли, которыми она привыкла восхищаться, и зеленых всходов, пробившихся сквозь жирную почву. Большая часть полей заросла сорняками и диким сорго.

Хелен подавила вздох, глядя на зеленое море бурьяна, колыхавшееся там, где должны были тянуться к солнцу всходы пшеницы. Да, запоздала она с севом. Вначале ее свалил тяжелый грипп, и она не могла подняться с постели, не говоря уже о работе. А когда немного оправилась, весенние ливни превратили поля в болото. Вот и приходится наверстывать упущенное время.

Господи, если бы она не осталась одна…

Хелен помедлила, глядя на обсаженную дубами дорогу, которая вела к ее дому, высившемуся на крутом берегу залива. Ее взгляд, полный тоски, часто обращался к этой тенистой аллее с тех пор, как однажды, прохладным апрельским утром 1861 года, ее муж, с которым они прожили всего лишь полгода, ушел на войну.

В тот день Уилл Кортни забрался на своего резвого каурого мерина, улыбнулся, свесившись с седла, чтобы поцеловать ее на прощание, и пообещал, что к посевной вернется. Хелен верила ему. Все были уверены, что война продлится не долго. Уилл вернется прежде, чем она успеет соскучиться. Бравые южане прогонят ненавистных северян, победители вернутся домой к своим любимым, и жизнь войдет в свою обычную колею.

Не успел Уилл покинуть дом, как Хелен начала ждать его возвращения. День за днем она наблюдала за подъездной аллеей, но дни превращались в недели, недели в месяцы, месяцы в годы.

Отчаянно скучая по мужу, бесконечно одинокая, Хелен цеплялась за надежды и мечты, предвкушая тот восхитительный миг, когда Уилл прискачет назад, в ее объятия.

Каждый вечер она расставляла на столе лучший бабушкин фарфор и сверкающий хрусталь, готовясь к радостной встрече.

И еще долго с тоской смотрела на пустынную аллею уже после того, как пришла печальная весть, что ее муж, доблестный лейтенант Уильям Кортни, сложил голову на поле брани.

Хелен не верила этому. Не могла поверить. Уилл не умер. Не мог умереть. Только не ее Уилл. Это ошибка. Он обещал вернуться – и вернется. Должен. В один прекрасный день он появится на аллее, и они отметят долгожданную встречу.

Наконец она упаковала бабушкин фарфор и хрусталь и убрала в массивный сервант розового дерева.

И все же по нескольку раз на день поглядывала в сторону аллеи, где в последний раз видела своего мужа.

Вот и сейчас она стояла, задумчиво уставившись на пустынную аллею, затем с глубоким вздохом вернулась к прерванному занятию.

– Пошел, Дьюк, – окликнула она своего наполовину глухого конягу, – у нас работы невпроворот.

Конь фыркнул, мотнул головой и медленно потащился вперед. Хелен стиснула зубы и снова налегла на рукоятки плуга, сгибаясь под тяжестью упряжи и зарываясь пальцами ног в мягкую песчаную почву.

Закончив очередную борозду, Хелен радостно вскрикнула, повернула плуг, передохнула минутку и двинулась в обратном направлении. На полпути к противоположному краю поля Хелен помедлила, чтобы снова бросить взгляд на обсаженную дубами аллею.

Она увидела незнакомца, как только он вышел из-за тенистых деревьев на теплое майское солнце, ведя в поводу гнедого жеребца.

Нахмурившись, Хелен инстинктивно потянулась к тяжелому револьверу, спрятанному в складках серого рабочего платья, но рука ее остановилась, когда она увидела на спине жеребца светловолосого малыша.

Вряд ли мужчина с ребенком причинит ей зло.

Хелен не ошиблась. Куртис Нортвей не собирался причинять зло вдове Кортни. Да и никому другому, если уж на то пошло. Но он знал, что здесь, на Юге, к нему относятся с недоверием. И не хотят, чтобы он околачивался поблизости. Ему это дали ясно понять.

Ведь он янки.

Паршивый, ни на что не годный янки. И что с того, что война кончилась. Для них он по-прежнему заклятый враг, которому не место на их свободолюбивой, хоть и побежденной земле.

Курт и сам не прочь был убраться с Юга, как только представится такая возможность. Будь его воля, в эту самую минуту он был бы на пути в родной Мэриленд. Беда в том, что он не один. У него есть сын, о котором нужно заботиться. Пятилетний малыш, который не знает своего отца. И которого он сам едва помнит.

В день окончания войны Курт повернул Рейдера, своего чистокровного гнедого жеребца, на юго-запад, в сторону побережья Миссисипи. Маленький Чарли Нортвей только-только начал ходить, когда в Форт-Саммере грянул первый выстрел. Через несколько дней после этого рокового события Курт повел Рейдера в бой, а его молодая жена, забрав ребенка, отправилась к своей родне в Миссисипи.

Летом, за несколько месяцев до конца долгого кровопролитного конфликта, Гейл Уитни Нортвей и все ее близкие погибли от лихорадки. Остался лишь четырехлетний малыш, испуганный и растерянный. Маленький Чарли. И его блудный отец.

Мальчика приютили у себя соседи, пожилая супружеская пара. В благодарность Курт отдал старикам, находившимся в бедственном положении, все свои деньги, оставшись без гроша. Но не сожалел об этом. Они с Чарли в состоянии заработать себе на дорогу в Мэриленд.

Курт перебросил длинные кожаные поводья из правой руки в левую. Мечтая о сигаре или стаканчике виски – а еще больше о деньгах, которые помогли бы ему выбраться из этой проклятой Алабамы, – он лихорадочно соображал, что сказать молодой женщине, трудившейся в поле. Дай Бог, чтобы она выслушала его. Хотя она может этого не захотеть. Она может приказать ему убраться из ее владений, как это уже не раз с ним случалось.