Марк Котлярский

Петербургская поэма. Избранные стихотворения

© Марк Котлярский, 2020

© Петр Люкимсон, предисловие, 2020

© Виктор Лысов, обложка, 2020

Поэтический театр Марка Котлярского

У поэтов есть такой обычай – в круг сойдясь, цитировать друг друга. То есть Дмитрий Кедрин был, безусловно, прав: оплевывать тоже есть, но есть и цитировать. Больше того: два этих обычая вполне друг с другом совмещаются, поскольку как же, сударь, вас оплевывать, если не цитировать?!

Книга, которую вы держите в руках поистине удивительна и по-своему уникальна. Хотя бы потому, что большинству помещенных в ней стихотворений предпослан эпиграф из того или иного большого поэта, и в результате перед читателем как бы проносится история всей мировой поэзии. Так сама собой возникает культурная перекличка эпох от Державина к Пушкину, Лермонтову и даже почти, возможно и в само деле незаслуженно забытому Бенедиктову, и от них далее – к Блоку, Маяковскому, Мандельштаму, Цветаевой, Кузьмину и всему созвездию поэтов серебряного века, чтобы потом перейти к более ближним Левитанскому, Вознесенскому, Высоцкому, Окуджаве…

Об этих легендарных шестидесятниках в книге, кстати, есть отдельное, очень точное и трогательное стихотворение, пусть и с несколько неудачной переносной рифмой:

Они ушли. Не сразу и не в ряд,

Не строем, не поротно, не шеренгой.

Последним попрощался Евтушенко,

Махнул рукой и скрылся в небе. Вряд

Ли он вернется. Вместе с ним

Ушли, объяты холодом вселенским, —

Ушли и Окуджава с Вознесенским,

Оставив нам стихов неясный нимб.

Рождественский, ушел всех раньше – он

Готовил им рождественскую встречу.

Он говорил: „Я вас, конечно, встречу.

Жизнь – это миг. Всё остальное – сон…“

Вы, четверо, познавшие печаль

Хулу и славу, бремя угасанья,

Вы были частью одного сказанья,

Вы были временем, которого не жаль,

Поскольку время с Богом заодно:

Оно – брильянт в пространственной оправе.

Поговорим о доблестях. И праве

На это поминальное вино,

На этот ваш неповторимый лад

Из неизвестных сотканных мгновений.

Простите нас, друзья – Андрей, Евгений,

Прости нас, Роберт, и прости, Булат…

В результате этой пронизывающей весь сборник переклички времен и голосов вы становитесь участником некой поэтической мистерии, своего рода грандиозного моноспектакля, в котором автор примеряет на себя маски великих мастеров прошлого и перед вами вдруг оживают их дорогие тени.

В наш век девальвации поэтического слова, когда версифицировать стало для сотен тысяч обитателей соцсетей почти так же привычно, как справить малую нужду, такая мистерия приобретает особое значение, невольно напоминая читателю об истинных ценностях, которые остаются таковыми даже в пору, когда у большей части публики вкус бесконечно испорчен суррогатами.

Впрочем, спешу сказать, что речь ни в коем случае не идет о пародии, попытке подражания великим или о чем-то подобном. В том-то и уникальность этой книги Марка Котлярского, что эпиграф и скрытые или явные цитаты нужны ему отнюдь не для перепева классики или вариаций на тему. Нет, эпиграф и цитата для него – скорее, тот трамплин, оттолкнувшись от которого, он начинает вести собственную тему, свою мелодию, создавая абсолютно самоценные стихи, которые, если задуматься, вполне могли бы обойтись и без этого эпиграфа. Вот, к примеру, совершенно замечательное стихотворение «О поэзии» (а также о подростковых переживаниях, смысле жизни и о многом другом), которому предпослана цитата из Булата Окуджавы «В юности матушка мне говорила…»:

…Мне мама моя серьезно так говорила:

«Учись, сынок,

И в науках

Будешь ты

Спор…»

Вот так я узнал, что есть Державин Гаврила,

И его стихи я читал когда-то на спор,

Потому что одноклассники

Стихов

Знать не хотели:

Зачем им тяжелый слог,

Когда весна весела и легка?

А я читал Державина, лежа в постели,

И вонзалась в мальчишечье сердце

Обожженная

Жаром

Строка.

Этот мир до усрачки нелеп и державен,

Словно яд, разлита повсюду имперская спесь.

Но покуда благословляет поэтов Державин,

Есть надежда на то,

Что надежда все-таки есть!

И в этом и заключается сила этой книги – обилие эпиграфов с великими именами в большинстве случаев не заглушает голоса автора и через его строки проступают и личные перипетии и драмы поэта, и время, в котором ему и нам выпало жить, и свое видение ответов на те самые вечные вопросы.

Даже когда речь идет о прямых цитатах, Марк Котлярский не идет у них дальше на поводу, а пытается вступить в своего рода поэтическое соревнование, бросить перчатку гению, пусть даже речь идет о заведомо неравном бое. И потому просто не могу отказать себе в удовольствии процитировать первое стихотворение из триптиха «Безумье», открывающееся эпиграфом, а затем и первой строкой всем знакомого нам стихотворения Пушкина, и ею же и заканчивающееся:

„Гляжу, как безумный, на черную шаль“,

Глаза голубые, упругие чресла…

И мечутся мысли: „Зачем ты воскресла?

Что хочешь сказать, белокурая шваль?“

Увы, непонятны движения губ,

И жестов язык непонятен и сложен.

Из плоти и мифа, наверное, сложен

Сей странный, ворвавшийся в мысли суккуб.

Из всех мне судьбою расчисленных благ

Ты – пытка, и в этом есть главное благо,

Как весть о свободе в застенках ГУЛАГа,

Как белый, противником брошенный флаг.

 Шипи, как змея подколодная, жаль, —

Так жалят предательски скорпионы…

…А в вазе пионы слагают пэоны:

„Гляжу, как безумный, на черную шаль…“

Вот оно, как оказывается: «шаль» рифмуется не только со словом «печаль», но и со словом «шваль», и, следует признать, что вполне органично рифмуется!

И таких неожиданных поворотов в моноспектакле, который разыгрывает перед нами Марк Котлярский, в книге немало, и они невольно захватывают вас и удерживают в кресле до того самого момента, пока не опустится занавес.

Временами в этих стихах, как в матрешке, спрятаны не один, а несколько поэтов,