Государь не должен иметь перед собой никакой иной цели, никакой иной мысли, кроме как о войне, ее методах и ходе ведения, потому что это единственная сфера знания, необходимая тому, кто правит... Государь должен изучать историю, обращать внимание на деяния великих мужей в исторических обстоятельствах, выяснять причины их побед и поражений... Мудрый государь должен приобретать такие привычки... для того чтобы быть готовым удержать фортуну, если она отворачивается от него.

Макиавелли. Государь. 1532 г.

История плетется с ненадежным светильником по колее прошлого, пытаясь воссоздать ушедшие события, оживить былые звуки, разжечь тлеющей лучиной бурные страсти прошлых дней. Что можно почерпнуть из всего этого? Единственным гидом человека является его совесть. Только честность и искренность его поступков могут сохранить добрую память о нем. Весьма неразумно шагать по жизни без такой охраны, потому что мы часто оказываемся в жалком положении, когда рушатся наши надежды и расчеты. Но с такой защитой мы всегда сохраним честь, как бы судьба ни играла нами.

Речь Уинстона Черчилля в палате общин британского парламента, 9 ноября 1940 г.

Понимаете ли вы, что не существует никакой определенной (ненавижу это слово), раз и навсегда написанной краткой истории наших войн? ...Нам следует... снова и снова следить за тем, как бьется изо дня в день пульс общественного мнения, как влияют события на различные категории граждан, как ведется пропаганда, какую роль играют газетные бароны... Эта работа не легче, чем война. Это не просто скучная история... Это попытка поймать великую мечту раньше, чем она погибнет.

Письмо Франклина Д. Рузвельта Арчибалду Маклейшу от 9 июня 1943 г.

Посвящается Джоан, Дэвиду, Стюарту и Салли, Деборе, Тринаху, Бекки, Питеру.

Проблема, которая выносится на обсуждение в этой книге, состоит в том, что Франклин Д. Рузвельт в качестве военного лидера как бы состоял из двух частей. С одной стороны, человек твердых принципов, одержимый идеалами и верой, склонный планировать на много лет вперед. С другой — реалистичный политик, весьма осторожный, преследующий узкопрактические, краткосрочные цели, готовый всегда отстаивать свою власть и авторитет в обстановке изменчивых настроений и капризов судьбы. Этот дуализм характерен не только для Рузвельта, но и для его советников, — притом что Генри Стимсон и другие деятели убеждены в «правоте» своего дела, а иные следуют древней практике «Государя». Дуализм проник в умы всех американцев, метавшихся между евангелическим идеализмом, сентиментальностью, утопизмом одной эпохи и традициями национального эгоизма, изоляционизма и расчетливости — другой.

Этот дуализм пророка и государя не представляется четко очерченным. Нельзя разложить по полочкам сложное борение ума и сердца Рузвельта или сочетание неясной идеологии и изменчивой политики США. Нет универсального ключа к тому, чтобы понять подход Рузвельта к войне. Анализ деятельности его военной администрации требует поднять целый ряд тем.

Одна из них — происхождение холодной войны. Причины вражды России и Запада после Второй мировой войны многосложны и имеют глубокие корни в российской, европейской и американской истории; я пришел, однако, к выводу, что решающий поворот к холодной войне произошел как раз во время столкновения с нацистами, в тот самый период, когда отношения Великобритании, США и России внешне переживали чуть ли не эйфорию, — во всяком случае, так они выглядели.

Другая тема — трансформация президентской власти. Именно во Вторую мировую войну — третий срок президентства Рузвельта, — а не в прежние годы — «нового курса» — заложены основы современного президентского правления. Судами поддержаны санкционированные президентом ограничения свобод, например в сфере японо-американских отношений. Конгресс сохранял строптивость во второстепенных вопросах, но в целом проявлял уступчивость в решении важных проблем. Война потребовала усилить влияние президентской власти: окрепла «президентская пресса», бюрократия приспособила к войне свои методы работы.

Третья тема затрагивает перемены в американском обществе. Война вообще чревата социальными переменами. Вторая мировая война пробрала американцев до мозга костей. Миграция белых и черных американцев на большие расстояния; совершенствование методов ведения войны Соединенными Штатами и другими странами; создание более эффективной и опасной военной промышленности, особенно атомной и электронной, — все это имело революционные последствия для американского общества.

Но всегда нужно помнить о дуализме военной стратегии Франклина Рузвельта, а также настроений и действий американцев, ибо этот дуализм объясняет все менее значительные проблемы, доставшиеся от войны. Именно потому, что Рузвельт действовал как солдат, стремящийся добыть победу с минимальными потерями жизней американцев, и как идеолог, добивающийся «четырех свобод» для всего человечества, его великая стратегия страдала противоречиями, которые испортили отношения США с Россией и Азией. В какой-то мере как раз потому, что Рузвельт смотрел на Белый дом как на свой личный офис, последующие главы исполнительной власти столкнулись с острой проблемой — проблемой руководства гигантскими бюрократическими учреждениями, возникшими на берегах Потомака. Отчасти действительно потому, что федеральная власть во время войны не справилась с управлением быстротекущими социальными и экономическими процессами, особенно в сфере расовых отношений, войной ускоренных; что ей не удалось соблюсти баланс интересов в обществе, — упомянутые процессы вышли из-под контроля.

Все это не умаляет тем не менее значения Рузвельта как политика. Он подхватил знамя Вудро Вильсона, разработал новые символы и программы, с тем чтобы реализовывать вечные идеалы мира и демократии, мечом и пером победил своих врагов и умер в последнем отчаянном усилии построить всемирную цитадель свободы. Он заслуживает внимания и сегодня, особенно со стороны тех, кто отвергает старые догмы государей и добивается того, чтобы народы и государства строили свои отношения на идеалах любви и веры. Он был истинным солдатом свободы — во всем символичном и ироничном смысле этих слов.

Дж. Бернс.

Сквозь вечернюю мглу, окутавшую южную лужайку, деревья и за ними — Гудзон, пробивался свет из особняка. Внутри, среди многочисленных родственников и друзей президента, поглощавших яичницы-болтуньи, нарастало ликование, по мере того как с трясущихся телетайпов поступали новые сообщения об итогах выборов. Президент, без пиджака, с распущенным галстуком, сидел в небольшом окружении в столовой, перед разостланными листами сводок. Была ночь после голосования — 5 ноября 1940 года.

К полуночи обитатели дома бросились к окнам, услышав снаружи шум, — там началась суматоха. Помощники Франклина Делано Рузвельта обеспечивали свободный проход для президента в поющей, возбужденной толпе соседей его семейного обиталища в Гайд-Парке, собравшейся у портика. Горели факелы, тени их пляшущих огненных языков играли на кронах хвойных деревьев, что огораживали кусты роз, на длинной белой балюстраде. Оркестр отбивал бравурный марш. Трепетал на ветру плакат: «Третий срок обеспечен!»