Говорил в основном лейтенант Лофтинг.

— Послушайте, Марнем. Вы только что приехали, откуда вам знать, какая тут жизнь. Немцы и русские нам не мешают. Французы тоже. А вот с американцами беда. Они ни в чем толком не разбираются. Хуже того — не хотят учиться, не хотят ничего слушать. Так уж они устроены.

Леонарду Марнему, служащему Министерства почт, ни разу не доводилось беседовать с американцем, но он хорошо изучил эту нацию в своем местном одеоне. Он улыбнулся, не размыкая губ, и кивнул. Потом достал из внутреннего кармана пальто посеребренный портсигар. Лофтинг поднял ладонь — жест, напоминающий индийское приветствие, — заранее отказываясь от угощения. Леонард положил ногу на ногу, вынул сигарету и постучал ее кончиком по крышке портсигара.

Рука Лофтинга метнулась над столом; в ней вспыхнула зажигалка, отрегулированная на максимальное пламя. Он снова заговорил, когда молодой штатский опустил голову, прикуривая.

— Вы же понимаете, что есть уйма совместных проектов, общие фонды, ноу-хау и тому подобное.

Но разве американцы знакомы хотя бы с азами коллективной работы? Сначала они соглашаются, а потом поступают, как им нравится. Действуют у нас за спиной, утаивают информацию, говорят с нами сверху вниз, как с недоумками. — Лейтенант Лофтинг поправил журнал, который был единственным предметом на его жестяном столе. — Нет, рано или поздно правительство будет вынуждено принять меры. — Леонард открыл было рот, но Лофтинг остановил его взмахом руки. — Вот вам пример. Я как представитель британской стороны отвечаю за подготовку соревнования по плаванию между секторами, которое состоится в следующем месяце. Никто не возьмется спорить с тем, что у нас, на городском стадионе, самый лучший бассейн. Естественно было бы организовать встречу там. Американцы согласились несколько недель назад. Но где же, по-вашему, будет проводиться соревнование? На юге, в их секторе, в какой-то грязной луже. И знаете почему?

Лофтинг проговорил еще минут десять. Когда все предательства американцев в подготовке спортивной встречи получили должное освещение, Леонард сказал:

— У майора Шелдрейка было для меня какое-то оборудование и секретные инструкции. Вы об этом ничего не знаете?

— Я хотел к этому перейти, — резко сказал лейтенант. Он сделал паузу, как бы собираясь с духом. Когда он заговорил снова, его голос едва не срывался от раздражения. — Между прочим, меня отправили сюда только затем, чтобы дождаться вас. Когда пришло сообщение от майора Шелдрейка, было запланировано, что я получу от него все, что нужно, и передам дальше. Но сложилось так — я тут ни при чем, — что между отъездом майора Шелдрейка и моим прибытием прошло двое суток.

Он помолчал. Казалось, он заранее тщательно подготовил это объяснение.

— Очевидно, янки подняли черт знает какой шум, хотя груз, доставленный по железной дороге, был заперт в охраняемом помещении, а ваши запечатанные инструкции лежали в сейфе нашей штаб-квартиры. Они потребовали, чтобы кто-нибудь лично отвечал за все имущество в любое время. К нам пошли звонки от бригадира, который получил распоряжение из генштаба. Никто ничего не смог возразить. Они приехали на грузовике и забрали все — груз, конверт, все подчистую. Потом приехал я. И мне приказали ждать вас, что я и делал пять дней, убедиться, что вы тот, за кого себя выдаете, объяснить вам ситуацию и дать вот этот контактный адрес.

Лофтинг вынул из кармана почтовый конверт и протянул его над столом Леонарду. Одновременно с этим Леонард вручит ему свои верительные грамоты. Лофтинг помедлил. У него в запасе оставалось еще одно неприятное известие.

— И вот что. Теперь, когда ваше добро, не знаю уж, что там у вас, передано им, вы отправляетесь следом. Вас тоже передали. Пока что командовать вами будут они. Вы будете слушаться их приказов.

— Я готов, — сказал Леонард.

— По-моему, вам крупно не повезло.

Выполнив свой долг, Лофтинг встал и пожал ему руку.

Армейский шофер, который сегодня же привез Леонарда из аэропорта Темпельхоф, ждал его на автостоянке у Олимпийского стадиона. Выделенная Леонарду квартира была в нескольких минутах езды отсюда. Капрал открыл багажник крохотного автомобильчика защитного цвета, но явно не считал, что в его обязанности входит доставать чемоданы.

Номер двадцать шесть по Платаненаллее был современным зданием с лифтом в вестибюле. Квартира Леонарда находилась на четвертом этаже и состояла из двух спален, большой гостиной, столовой, совмещенной с кухней, и ванной. В Тотнеме Леонард жил с родителями и каждый день ездил электричкой на Доллис-хилл. Он прошелся по комнатам, зажигая везде свет. Тут имелись разнообразные новшества. Был большой радиоприемник с кремовыми кнопками и телефон на одном из целого комплекта маленьких столиков, вставляющихся друг в друга. Рядом лежал план Берлина. Мебель была армейского производства: гарнитур из трех предметов, обитых материей с невнятным цветочным узором, пуф с кожаными кисточками, торшер, стоящий не совсем вертикально, а у дальней стены гостиной — бюро на толстых гнутых ножках. Леонард выбрал себе спальню и с удовольствием, не спеша распаковал вещи. Его собственный дом. Он не ожидал, что это будет так приятно. Он повесил свои костюмы — самый лучший, чуть похуже и серый, на каждый день, — в стенной шкаф, дверца которого отъезжала в сторону от легкого толчка. Шкатулка для сигарет, прощальный подарок родителей — внутри тиковое дерево, снаружи серебряное покрытие с гравировкой, его инициалами, — заняла почетное место на бюро. Рядом с ней расположилась тяжелая настольная зажигалка в форме неоклассической урны. Будут ли у него когда-нибудь гости?