Так же гладко и организованно проходили уроки математики, которые давал наш классный руководитель Григорий Наумович, всегда прямой и собранный. Позднее мы узнали, что у него был искусственный глаз. Григория Наумовича мы любили, некоторые даже обожали, за доброжелательность, спокойное ровное поведение и внимание к ученикам.

На большой перемене играли в «ручеек». Стоя по два в ряд, создавали коридор, по которому пробирался водящий, он выбирал себе пару, а оставшийся без нее становился водящим. Дед Азар, с трудом пролезая в коридор, старался выбрать меня, что мне совсем не улыбалось. Поэтому я хитрила — Азару всучала руку моего партнера, а сама становилась водящей.

Когда наступила весна и стало тепло, мы с нетерпением ждали большую перемену, чтобы сгонять в лапту. Мне папа выстрогал хорошую гладенькую биту. Кто-то приносил резиновый мячик. И игра кипела. Конечно, за полчаса наиграться не успевали, и поэтому на уроке, следующим за большой переменой, было шумно.

У нас в классе учились два тихих, скромных, физически слабо развитых мальчика — Саша Александров и Витя Коньков. Более сильные ребята, бывало, их обижали, а я за них заступалась.

В школьные годы я ходила во Дворец пионеров, где занималась в кружках: математическом и художественной гимнастики, которая сильно отличалась от современной. Тогда в основном мы строили пирамиды или же делали «картинки».

Школьный культработник доставал билеты в кино, цирк, театр и другие места. Чаще всего были походы в кинотеатр «Москва». Шли парами в сопровождении классного руководителя, которому иногда помогали культработник или же пионервожатая. Сначала, но недолго классной руководительницей у нас была математичка Варвара Николаевна, худая, кажется, больная и довольно неулыбчивая (кстати, учительницу моего младшего братишки Олега также звали Варвара, но Степановна, такая невысокая «кубышка».) Потом нашу Варвару сменил математик Григорий Наумович. Несколько раз мы ходили в цирк и театр на Моховой улице, а также на аттракционы в Народный дом.

Я и раньше бывала с родителями на аттракционах, так что какое-то представление о них имела, поэтому на «Колесе смеха» я села ближе к центру и уцепилась, по возможности, за пол. Это была утопленная в помост карусель, которая раскручивалась, и сидящих с краю центробежной силой сносило с колеса, на потеху зрителям. Летели кто как, вверх тормашками. Среди «пострадавших» оказались и одна учительница, и пионервожатая, я же, благодаря принятым мерам, на колесе усидела. Была еще вышка, с которой съезжали вниз по спиральной гладкой поверхности, съезжали на коврике. Причем сделано было так, что в конце с коврика выкидывало на ноги. Был и мостик-ловушка: если кто-нибудь ступал на него, поднимался ветер, порывом которого юбки женщин задирало чуть ли не на голову. Естественно, среди зрителей преобладали мужчины. Но самое большое впечатление производили «Американские горы». Там постоянно стоял крик и женский визг, сердце замирало и дух захватывало от такого крутого спуска.

В цирке детям, естественно, больше всего нравились клоуны и дрессированные хищники. В цирк с родителями я ходила довольно часто. Как появлялась новая программа, папа обязательно вел меня на нее. Раз выступали лилипуты, и один из них, видимо, подсадной, сел рядом со мной. Тетя Муся сзади прошептала мне:

— Смотри, какой жених подсел к тебе.

А мне почему-то стало неприятно от такого соседства. Еще я не могла смотреть на воздушных гимнастов — было очень страшно за них.

Вообще-то в то время, благодаря маме, я была заядлой театралкой. Им на работе выделяли билеты в театр, а желающих было немного. Вот я и пользовалась случаем. Ходила в Большой и Малый оперные театры, Музкомедии и, кажется, имени Комиссаржевской. Компанию мне, как правило, составляла подружка со двора Лерка. Я предпочитала Малый оперный Большому — почти такой же по интерьеру, но более уютный. Каких мы только опер не послушали и балетов не посмотрели!

Мы учились на третьем этаже, а малыши на втором. Как-то я спустилась к ним, чтобы узнать, как там Алька. Варвара Степановна отозвалась о нем:

— Хороший мальчик, старательный, способный, послушный.

— Пожалуйста, если что, говорите мне.

— Обязательно, тем более у тебя не у Кондрашки.

Было как-то, я предупредила Альку, чтобы он вел себя хорошо, а то у меня не у Кондрашки, за столом не перднешь. Видимо, Алька рассказал об этом разговоре Варваре Степановне.

Зимой я любила кататься на коньках. Моими первыми коньками были «снегурки», которые привинчивались к валенкам. Каталась и по утрамбованному снегу во дворе, и с тетей Аней в Измайловском садике, где для детей заливали пятачок. Там кататься можно было только днем, а за порядком смотрел сторож. Когда я выросла, мне купили «бегаши», но на них у меня не получалось кататься, и тогда мне купили «хоккейки». У моих родителей тоже были коньки, и мы по выходным ходили в Юсуповский сад, билет в который вечером стоил 20 копеек. Правда, утром и днем по будням детей пускали кататься бесплатно. В Юсуповском саду были раздевалки, каток освещался, играла музыка. Мне покупали эскимо за 45 копеек.

По вечерам мы с отцом ходили гулять. А в десять вечера на прогулку выдвигались военные. Ходили они строем по кругу: 10-я Красноармейская — Измайловский — 11-я Красноармейская — Якобштадтский переулок — 10-я Красноармейская. Ходили с песней, с запевалой. Папа говорил, что после такой прогулки солдаты хорошо спят, поэтому и нам надо гулять.

В 1938 году мама поехала на партконференцию в Москву. И вдруг от нее пришла телеграмма, что ей предлагают перейти на работу в столице. Спрашивала — а как мы? На семейном совете все мы: папа, я, Алька и бабушка — высказались против, о чем оповестили маму. Так что тогда, наверное, к счастью, наш переезд в столицу не состоялся.

Помню новогоднее откармливание гусей. Обычно покупали пару. Руководила этим тетя Аня. Бабушка варила овес, в который добавляла булку и какой-то витамин, по указанию тети Ани. Кормить гусей поручили мне, а те неблагодарные все время стремились ущипнуть меня. Так что наши отношения не сложились, впрочем, с другими они вели себя так же. Поэтому я отправлялась за помощью к сыну дворника Ваське.

— Вась, помоги мне покормить гусей.

— Отстань, не пойду.

— Васенька, ну пожалуйста.

— Сказал, не пойду.

Тут вступала его мать:

— Сходи, помоги.

— Да, сейчас Васенька, а раньше Васенок-поросенок. Не пойду.

Действительно, во дворе ему кричали дразнилку:

Васенок — поросенок,

Упал в говно спросонок.

— А я тебе такого не кричала.

— Ну так твои подружки кричали.

— Но не я.

Тут опять вступала