Дин перекатился набок и вылез наружу. Шарлин – за ним, смахивая с себя пыль. Мамочка стояла прямо в дверном проеме, и Шарлин увидела ее при свете. Одна сторона лица мамочки была красной и опухшей. Ее правый глаз стал сине-черным, отекшим. Другой был полностью закрыт. Дин застыл, и Шарлин мягко взяла его за плечи. Ничего другого она не могла сделать.

– Иди умойся, Дин, но будь осторожен, – сказала мамочка. – Не разбуди его.

Когда Дин вошел в ванную, Шарлин подошла к мамочке и положила руки на ее лицо. Мама вздрогнула и отпрянула назад. Шарлин никогда не видела ее так сильно израненной.

– Мамочка, это плохо, – сказала она спокойно, словно объявила матери что-то новое. – Ты действительно тяжело ранена, мамочка.

– Знаю, голубушка. Мне в самом деле очень плохо на этот раз.

– Нам надо поехать в больницу, мамочка.

– Нет, моя хорошая. Ты только попроси Иисуса позаботиться обо мне и о щенке.

Мамочка вынула коробку из-под обуви, в которой неподвижно лежал щенок. Шарлин не задала ни одного вопроса. Мамочка опустилась на колени, то же сделала Шарлин, которая впервые увидела у матери маленькую Библию. Потом к ним присоединился Дин. Даже теперь Шарлин помнила, какими большими стали его глаза при взгляде на коробку.

– Он спит? – спросил он.

– Нет, Дин. Ему хорошо теперь, он с Иисусом. Теперь он – щенок Иисуса.

Дин опустился на колени рядом с ними, и их мама прошептала несколько слов.

После завтрака из кукурузных хлопьев и воды, поскольку не было молока, мамочка проводила Шарлин и Дина к школьному автобусу. Шарлин заметила, что мать надела хорошее платье, ярко-синее с белой отделкой.

И она несла чемодан. Теперь Шарлин поняла, что стоит на пороге перемен в жизни, но не могла представить, что будет хуже. Когда Дин отошел в сторону, мамочка серьезно обратилась к Шарлин, сразу почувствовавшей себя взрослой.

– Шарлин, голубушка, мамочка вынуждена на время уехать. Я не могу взять вас с собой, но я вернусь за вами обоими, как только найду работу и жилье. Ты знаешь, что ты не родная моя дочь, но я люблю тебя как родную. Дин – мой родной сын, но я оставляю его тоже. Он только наполовину твой брат, но мне бы хотелось, чтобы ты любила его, как родная сестра. Я была лишь твоей «второй мамой», но люблю тебя, как первая.

Она протянула Шарлин маленькую Библию.

– Храни ее, пока я не вернусь. Нет, милая, не плачь. Ты должна быть сильной. Иисус будет благосклонен к тебе. Я обещаю. Обращайся к Богу, и Он позаботится о тебе в мое отсутствие. – Мамочка помолчала, сморщившись от внутренней боли. – Я хочу, чтобы ты пообещала мне заботиться о Дине. Он не такой сообразительный, как ты.

Шарлин слушала молча, зная, что ничего не может сказать. Она отчетливо поняла, что ее мамочка не сможет выжить под побоями, у нее просто нет выбора. Шарлин была рада, что мамочка уезжает. И, будучи хорошей девочкой, она не переставала думать о том, что теперь у нее никого не будет. Никого, кроме Иисуса, которого она не может увидеть, и Дина, о котором она должна заботиться.

– Ничего не говори Дину до вечера. Я не хочу лишних переживаний, – сказала мамочка.

Шарлин обещала, и они с Дином сели в школьный автобус. Девочка повернулась на сиденьи, чтобы оглянуться на маму. Хрупкая женщина подняла руку и дважды махнула, а потом быстро пошла по шоссе в противоположную сторону, к автобусной остановке. Шарлин бросила прощальный взгляд на мать. Она не должна плакать, ни в коем случае.

Потому что не сможет остановиться, если начнет. Шарлин овладела собой и ласково обняла брата.

– Дин, теперь я буду заботиться о тебе, – сказала она. Сначала Дин ничего не ответил, а потом положил голову ей на плечо и закрыл глаза.

– Это был действительно замечательный щенок, – все, что он сказал.

Шарлин вспоминала все это, стоя под тонкими струйками душа. Она ничего не слышала, забывшись воспоминаниями о маме. Но неожиданно возник отец. Он отдернул занавеску душа дрожащей рукой, завоняло давно немытым телом.

– Какого черта ты здесь делаешь? – прорычал папаша. – Разбудила меня! Придурошная!

Шарлин подпрыгнула от неожиданности и отпрянула к дальней стене крохотной душевой кабинки. Наметанным глазом она определила отцовское состояние. Пьянее, чем когда-либо. Прошло восемь лет с тех пор, как уехала мама, и все эти годы отец пил.

Но он никогда не поступал так раньше.

«Пожалуйста, Боже, – молила про себя Шарлин. – Пожалуйста!»

– Папа, – выдохнула она, пытаясь не показать свой страх, – подожди минуточку, и я буду в порядке. – Девушка вся сжалась, пока отец разглядывал ее наготу. Она сняла полотенце с крючка на стене и, став менее уязвимой, когда обернула его вокруг себя, направилась в комнату к спасительной одежде и входной двери.

Сперва Шарлин услышала движение, и только потом почувствовала его. Его рука, как камень, упала на ее мокрую голову. Потом отец, схватив за волосы, потащил Шарлин в зловонную берлогу своей спальни. Полотенце упало. Девушка вскрикнула от неожиданности и боли и попыталась остановить его, схватившись за ручку старого холодильника. Молча, он свободной рукой заставил ее разжать пальцы.

Шарлин повиновалась в надежде, что отец ослабит хватку, но неожиданно он рывком за волосы пихнул ее на пол.

– Не-е-т! – закричала девушка, – Нет, папа, нет! Он ошеломил ее резкой пощечиной.

– Не начинай с этого, маленькая кривляка. Я знаю, какая ты. Слышал об этих школьных костюмах. Трясешь волосами как настоящая распутница.

Он протащил ее по коридору, она захромала снова, а затем бросил через порог своей комнаты к ножкам кровати. Схватив простыню и прикрывшись ею, Шарлин попыталась встать на ноги. Но отец был проворнее. Разразившись руганью, он быстро перекинул дочь через колено, одновременно сорвав и отбросив простыню.

– Я привью уважение ко мне, только вколотив его в тебя, – прорычал изверг.

Опрокинутая лицом вниз на постельное покрывало, Шарлин попыталась сползти с его колена.

– Пожалуйста, папочка, нет. Прости меня, – молила она, но тяжелая рука больно шлепнула ее по обнаженным ягодицам. – Пожалуйста! – снова закричала Шарлин, но отец ударил ее еще сильнее.

Девушка попыталась сопротивляться, но отец, положив другую руку ей на затылок, так вдавил ей голову в матрац, что она едва дышала.

Ее голые ягодицы уже нестерпимо болели, но он, пользуясь ее беспомощностью, хлестал ее снова и снова.

– Маленькая дрянь! – кричал папаша. – Кривляка. Такая же, как твоя мать. Сколько мальчишек с тобой валялось? Нехорошо, маленькая дрянь. – Он захватил одну из ее багровых ягодиц и остервенело сжал ее. Шарлин закричала от боли и стыда. – Ни звука! – предупредил он, замахиваясь на нее снова, и, несмотря на непереносимую боль, девушка подчинилась. Через некоторое время отец замедлил темп, потом перестал хлестать, но все еще держал руку на ее шее. Шарлин задыхалась, уговаривала себя затаить дыхание, несмотря на еле сдерживаемые слезы в горле и груди.