– Тоже верно, – задумчиво согласился Юрий.

– А то как же! Ясный перец, верно! Надо тебе честного адвоката – найди грамотного, забашляй ему хорошенько, а он тебе за твои бабки – любой твой каприз. Скажешь – будет честный, скажешь по-другому – будет, как скажешь... Понял, чухонец?

– Понял, – медленно произнес Юрий. То, что сказал Веригин по поводу адвокатской честности, совпадало с его собственными мыслями на эту тему. – Ну ладно, пошли, что ли. Чего мы на морозе-то торчим? Ты уже закоченел, наверное, да и я, если честно, – тут он невольно усмехнулся, – замерз как собака. Дома, за столом, договорим.

– Да! – Веригин не очень убедительно сделал вид, что спохватился. – Ты, Юрик, того... Как у тебя с этим делом-то? Ну, в смысле, старый год проводить, новый встретить... Может, в магазин надо слетать? Так я мигом, только денег у меня, сам понимаешь... Как всегда, в общем.

– Спокойно, солдат, – сказал ему Юрий и хлопнул Веригина по плечу. Настроение у него волшебным образом поднялось – во-первых, потому, что проблема с деньгами и адвокатом, кажется, решилась сама собой, а во-вторых, как ни странно, потому, что перспектива встречать Новый год в одиночку больше над ним не висела. Веригин, конечно, не самый умный собеседник, но лучше такая компания, чем совсем никакой... – Спокойно, – повторил Юрий и легонько развернул Серегу лицом к подъезду. – На этот счет не волнуйся, до утра хватит. И водки хватит, и закуски...

– Да на хрен она нужна, твоя закуска? – заметно повеселевшим голосом откликнулся Веригин. – Она, сволочь, градус крадет.

– Ну, это дело вкуса, – сказал Юрий, и тут наверху отчетливо хлопнула открывшаяся форточка.

Веригин присел, как бывалый вояка, невзначай угодивший под минометный обстрел. Юрий досадливо крякнул: за разговором он напрочь позабыл о мадам Веригиной, которая бдительно наблюдала за ходом их беседы из-за занавески. Пока мужчины мирно толковали на морозе, это ее устраивало, но, как только их потянуло в тепло, к накрытому столу и ломящемуся от припасов холодильнику, она решила вмешаться. В самом деле, разве могла Людмила Веригина позволить, чтобы ее беспутный муженек, вместо того чтобы мучиться от раскаяния и потихонечку трезветь среди сугробов, до утра пьянствовал в хорошей компании, не слыша ни единого упрека в свой адрес? Конечно же, допустить такое безобразие Людмила Веригина не могла, и вслед за стуком распахнувшейся форточки в морозной тишине прозвучал ее голос, в котором отчетливо звенела сталь приказа:

– Веригин, домой!

Серега вздохнул.

– Ну вот, – сказал он, – называется, посидели. Говорят, как Новый год встретишь, так его и проведешь. Она же меня теперь до утра пилить будет, а значит, и весь будущий год тоже... Это же удавиться можно! Вот возьму и не пойду. Поглядим, что она тогда запоет. Лопнет, небось, от злости-то. Прикинь, лаяться охота, а не с кем... Вот горе-то!

– Домой, я сказала! – прозвучал повторный приказ.

Веригин еще раз вздохнул, привычно ссутулился, вяло пожал протянутую Юрием руку и поплелся к своему подъезду, на ходу половчее пристраивая под мышкой многострадальную елку.

– С наступающим вас, Юрий Лексеич! – совсем другим, сахарно-медовым голосом добавила Людмила Веригина.

– Вас также, – старательно теребя кончик носа, чтобы не засмеяться, откликнулся Юрий.

Веригин вдруг застопорил ход и обернулся.

– А может, ко мне? – безнадежно предложил он. – Встретим, как говорится, в семейном кругу...

Его было очень легко понять, но роль буфера Юрию как-то не улыбалась. Милые бранятся – только тешатся, а тому дураку, который пытается их мирить, обычно достается с обеих сторон.

– Насчет адвоката не забудь, – напомнил он. – Позвони мне, ладно?

– Позвоню, – тоскливо ответил Веригин, – если жив буду. С наступающим, Юрик.

– С наступающим, – сказал Юрий.

– Я долго буду торчать в форточке, Веригин? – громко, на весь микрорайон, осведомилась Людмила. – У меня уже ангина, а через пять минут будет воспаление легких.

– У нее ангина! – возмущенно, но тем не менее очень тихо воскликнул Веригин. – А у меня тогда что?

– А у тебя – белая горячка, – демонстрируя небывалую остроту слуха, заявила его законная половина. – Ты так проспиртован, что тебе никакой мороз не страшен. Живо домой!

– Подождешь! – огрызнулся Веригин, но послушно ускорил шаг.

Когда дверь подъезда, бухнув, захлопнулась за ним, Юрий бросил в снег забытый окурок и положил ладонь в перчатке на облезлую дверную ручку. В душе у него вяло клубилась какая-то неопределенная муть, подниматься в пустую квартиру не хотелось.

"Пойду в кабак и напьюсь", – решил он, и решение это было окончательным.

Адреналин медленно вышел в круг и огляделся. Под сырым бетонным потолком змеились, скрещиваясь и снова расходясь, ржавые влажные трубы. Света было маловато, но даже в слабеньком желтушном мерцании дохлых сорокаваттных лампочек Адреналин разглядел несколько новых лиц. Это было естественно; более того, это было правильно.

На спину ему упала сорвавшаяся с какой-то трубы холодная капля конденсата. Адреналин повел обнаженными мускулистыми плечами, затянулся сигаретой и, щурясь от дыма, еще раз обвел внимательным взглядом тесное кольцо бледных лиц и голых мужских торсов. Раз, два, три... Да, так и есть, четыре новых лица!

– Трепачи, – сказал он с оттенком презрения, сжимая в зубах упругий фильтр дорогой американской сигареты. – Болтуны. Бабы. Среди вас четверо новеньких, и это, заметьте, происходит при каждой нашей встрече. Из этого следует, что вы распускаете языки. Наверное, так и должно быть, но имейте в виду: когда-нибудь это плохо кончится. Здесь мы равны, но как знать, не носит ли кто-нибудь из вас под кожей погоны?

При этих его словах из круга плечом вперед выдвинулся грузный мужчина лет пятидесяти. Виски у него серебрились, лицо было твердое и обветренное.

– Я подполковник милиции, если вы это имели в виду, – сказал он веско, – но это ничего не значит...

Адреналин прервал его резким взмахом руки.

– Нет, – сказал он, – замолчите. Вы и так сказали слишком много. Здесь нет подполковников и депутатов, нет бизнесменов, слесарей и ученых. Есть только мужчины – равные среди равных. Мужчины, которые пришли сюда, чтобы доказать себе и другим, что они – мужчины. Это те, кому надоело изо дня в день жрать дерьмо и улыбаться. Этот вонючий мир, в котором мы живем, устроен так, что в нем хорошо только гермафродитам. Там, – он махнул рукой куда-то в сторону и вверх, подразумевая, по всей видимости, мир за стенами старой котельной, – по большому счету безразлично, носишь ты брюки или юбку. Деньги, знакомства, изворотливость и подлость – вот все, что нужно для процветания на заре третьего тысячелетия. Мужчина, стокилограммовая гора костей и мускулов, целыми днями сидит за письменным столом, наполовину удушенный чертовым галстуком, и перекладывает с места на место бесполезные бумажки, прерываясь только для того, чтобы вылизать зад какому-нибудь близорукому мозгляку, своему начальнику, который обожает лапать жен своих подчиненных. Мы живем в обществе трусливых кастратов, мы – мужчины! Нас от него тошнит, и поэтому мы здесь – без чинов и галстуков, такие, какие мы есть на самом деле.