среди лицеистов, расположилось в шаговой доступности. Я даже его вспомнил, мы там часто бывали во время учёбы.

Алина продолжала ко мне липнуть, но строго в рамках приличия. Что делать с ней я так и не решил. Сидела в голове мысль, что она мне если не во внучки, то в дочери точно годится. С самоопределением были проблемы. Я и там-то себя стариком не ощущал. Потраханным жизнью, уставшим, обожжённым войной — сколько угодно. Но не старым. Война, она консервирует тебя в странном состоянии между старостью и молодостью. Ты уже видел некоторое дерьмо, ты оцениваешь иначе саму жизнь и любое в ней событие, ты иначе расставляешь приоритеты. Ты старик, опалённый и израненный. Но одновременно с этим ты любишь и ценишь каждую секунду мирной жизни, ты радуешься и испытываешь счастье от любых мелочей, восторгаешься банальностями и глупостями, как способны только молодые люди. Я первую неделю плакал от счастья, просто вставая утром с постели. Потому что ночью не было тревоги, никто из друзей не умер, сейчас приму душ и пойду завтракать. Ерунда? Да. Но я был лишён этого десятки лет.

А здесь всё больше ощущал себя молодым парнем, получившим опыт и память себя другого. Того старого солдата, что медленно умирал в тюрьме.

Посидели неплохо, но слегка натянуто. Платили поровну.

Глава 6

Москва. Особняк Мартенов

Сентябрь 1982 года

Дом встретил меня семьёй. Там провели последние дни каникул, пока я осваивался, брат и сестра, сводные, как я теперь знаю, не помнил, но с момента ритуала я видел их в первый раз. Оба, естественно, младше меня: на год — брат, и два года — сестра. Брат, Михаил, ученик гвардейского училища, давно и всерьёз выбрал военную карьеру. Запомнился мне тем, что всегда выглядел так, будто ему засунули палку в афедрон. Осанка, манеры, резкость движений. И раздражающая линия общения. Весь такой правильный, уставной, вышколенный. Боюсь, сейчас он меня будет раздражать ещё больше. Его жизнь складывалась неплохо, он продвинулся по чинам, получил должность в Петрограде. И погиб вместе с императором.

Сестра, Лариса, ученица института благородных девиц. Вся такая трогательная, воздушная, немного легкомысленная. Сейчас она только входила в нежный возраст мимолётных влюблённостей и пустых душевных переживаний. Институт хоть и называется институтом, но по факту остаётся женской школой. После неё девочка пойдёт учиться в художественную школу, но... Скажем так, свои таланты сестрёнка сильно переоценивала. Перед войной Лара уедет в Европу, уже даже не помню зачем. На этом наша с ней связь навсегда оборвётся, дальнейшая судьба девушки мне неизвестна.

О дворянках, пленённых противником, у нас ходили очень нехорошие слухи, сводящиеся к общей мысли: девушек и женщин превращали в инкубаторы для выращивания новых магов. Лично участвовал в атаке на состав, в котором везли пленных. Сорок три девушки, напуганные, ослабленные, но нетронутые. А в купе сопровождавшего состав врача медицинские книжки на каждую, и большая часть медицинских обследований сводились к проверке репродуктивных способностей девушек. Может, и к лучшему, что я не знал, как сложилась жизнь Ларисы. Надеялся только, что она успела уплыть куда-нибудь в колонии и затеряться там.

Именно с Ларисой я столкнулся практически нос к носу в холле. Милая девочка в платье, из которого она уже выросла. Не в плане выросла из размеров, нет. Платьице по фасону подходило девочке лет десяти, но на сестре, уже начавшей оформляться девушке, выглядело оно... Мечта извращенца. У девочки грудь уже размера второго, и платье в цветочек.

— Сестра, — кивнул ей.

Не помню в деталях, какие у нас были отношения здесь, но там я скучал по всей своей семье. Даже по Степану, чьё имя ношу в качестве отчества.

— Братец, — Лариса чуть наклонила голову, пристально меня рассматривая. — Что с тобой? Ты будто увидел привидение.

Да, что-то вроде.

— Просто давно не виделись. Ты очень похорошела за лето.

Девочка удивилась. Да, совершенно нетипичный для меня стиль общения, наверное.

— Мишенька, ты слышал это?

Откуда-то сбоку, видимо, от окна, вышел Михаил. Форма училища, как только что сшита, сапоги начищены до блеска. Сапоги! В доме!

— Если слух меня не подводит. Дмитрий, здравствуй. Давно не виделись, — командный, звонкий, хорошо поставленный приказной голос вызвал острое желание передёрнуть плечами.

— Привет, Миша, — киваю. — Тебе комплименты делать не буду, не жди. Оставлю эту почётную обязанность прекрасному полу. Рад вас видеть.

И, обходя сестру, двинулся к лестнице.

— Дмитрий! — окликнул меня брат, когда я прошёл мимо.

Я непонимающе и вопросительно посмотрел на него. Миша протянул мне руку для рукопожатия. Ладно... Пожимаю руку брату.

— Я хотел прислать письмо с оказией, но узнал от отца, что ты гостишь у деда.

— Как дедушка? — тут же вклинилась Лариса. — Здоровьице как его?

Я показал им сумку.

— Мне нужно положить вещи.

— Да отдай её слуге. Тимофей!

В комнату вошёл мужчина из слуг.

— Отнеси сумку Дмитрия в его покои, — перешёл на приказной тон брат.

Слуга посмотрел на меня и протянул руку.

Ох, млять. Скучал по семье? Вот, получи.

С некоторой обречённостью отдаю вещи Тимофею. Миша, не отпуская моей руки, тут же потянул меня к дивану.

— Изволь расскажи, как там поживает Григорий Мстиславич.

Лариса присела на кресле рядом.

— Да, Димочка. Расскажи, будь ласка.

Спасите.

— Всё с ним в порядке, здоровее всех здоровых. На лошадях ездит поменьше, в шахматы играет почаще, а так всё по-старому. Вы же знаете, нет ничего более постоянного в семье Мартенов, чем затворничество старого барона.

Брат с сестрой переглянулись.

— А ты сам как, брат? — заглянув мне в глаза и будто пытаясь в них что-то найти, спросил Миша.

— Миш, видишь, вот я, перед тобой сижу. Бледности на лице вроде нет, прыщами не покрылся.

— Как денёк первый прошёл в лицее? — тут же вклинилась Лариса.

— Хорошо прошёл. Все живы, все здоровы, даже в ресторане с ребятами посидели немного...

Я неуклюже отвечал на перекрёстный допрос. Чего добивались эти двое, я так и не понял. Миша постепенно переключился на планирование будущего, особенно в отношении работы и прочего. А Лариса спрашивала об Алине, и что я вообще думаю о девочках. Вцепились клещами и все мои попытки сменить тему срезали, ненавязчиво, но твёрдо.

— Так! Стоп! — я поднял руки в останавливающем жесте. — Хватит тиранить старшего