– Поверь, мех достался нам почти даром. Мы выкупили его у дикарей за какие-то побрякушки.

Великий князь с изумлением наблюдал за происходящим. Как? Какой-то холоп, к тому же не его, самовольно распоряжается княжеским добром! От такой неслыханной дерзости Владимир буквально остолбенел. Поэтому сразу и не остановил зарвавшегося холопа. А когда обрел дар речи, то было поздно: соболиный мех уже перекочевал в мешок, заблаговременно приготовленный слугой табеллиона. Последний заметно повеселел и хитро спросил:

– Крещеные?

– Нет! – выпалил Владимир.

– Да! – выкрикнул Острожко.

– Как?! – изумился Великий князь.

А грек пристально наблюдал за ними. Совсем не случайно задал он вопрос о вере. Христианам предоставлялись большие налоговые льготы, и славянские купцы почти поголовно крестились или просто выдавали себя за приверженцев Иисуса. Острожко, в отличие от Владимира, давным-давно овладел этими тонкостями и, рискуя собственной жизнью, отчаянно бросился на спасение княжеского богатства.

– А вот так! – прокричал он задорно и пронзительно, обнажая белую грудь.

Ярко сверкнул на солнце золотой крестик. Славяне ахнули. Не дожидаясь, пока они придут в себя, Острожко затараторил:

– Крестился здесь, в Константинополе, в церкви Святого Полиевкта. Легко проверить. Запись сделана пять лет тому назад.

– Хорошо, хорошо, – согласился табеллион. – Я тебе верю, только вот не пойму, кто тут главный, кто владелец товара.

Владимир попытался что-то сказать, но Острожко снова опередил его:

– Я, я владелец!

– А я думал, что он, – кивнул грек на Великого князя.

– Нет, он всего лишь мой помощник. Я иногда поручаю ему вести кое-какие дела – вот он и лезет по привычке вперед батьки в пекло.

– Так раб он твой или сотоварищ?

– Какой сотоварищ! Холоп! Полный холоп! Обельный холоп!

К этому времени Великий князь окончательно опомнился и решительно шагнул вперед, чтобы положить конец творящемуся безобразию. Но не тут-то было. Добрыня, раньше других раскусивший игру своего советника, уже крепко держал племянника за руку. Владимир рванулся что было сил, но не зря его дядька славился богатырской силой. Добрыня крепко прижал к себе Великого князя и шепнул ему на ухо:

– Погоди, потом разберемся. Пусть уйдут греки.

А табеллион недоверчиво рассматривал пышные одежды Владимира.

– Почему раба своего не крестишь? Он что, иудей?

– Нет, язычник.

– Так в чем дело? Давно пора приобщить его к Богу.

Острожко тяжело вздохнул:

– Не готов он еще. Крепки в нем варварские корни. Вон как злостью налился, когда мы о Христе заговорили. Того и гляди, на нас набросится.

Чиновник с опаской взглянул на перекошенное яростью лицо Владимира и согласно закивал головой:

– Да-да, ты прав! Лучше продолжим осмотр груза.

Несметные сокровища открылись грекам. Они увидели полные сундуки драгоценных камней невероятной красоты. Изделия из яхонта, малахита, янтаря, серебра и золота поражали самое богатое воображение. Глаза разбегались от обилия бус, колтов[3], ожерелий, подвесок и иных всевозможных украшений. А мастерски сделанных резных фигурок и игрушек и вовсе было не счесть. Такой товар из славянских земель еще никогда не привозили. У табеллиона аж дыхание перехватило. Любое из этих украшений стоило целое состояние. Какую же цену им назначить?

– Я не буду этим торговать, – словно прочитав мысли грека, заявил Острожко.

– Зачем же ты их сюда привез?

– Это дар императорской семье от князя Киевского.

Табеллион побледнел и затрясся, как осиновый лист. Он с самого начала заподозрил неладное. Как он сразу не догадался, что перед ним не простой купец?! Тут пахнет большой политикой, где за одно неосторожное слово можно головы лишиться.

Чиновник поспешно поднял руку и торжественно провозгласил:

– Именем Эпарха освобождаю сей корабль от всех пошлин и налогов!

Не успели греки покинуть ладью, как тяжелая рука Владимира легла на щуплое плечо Острожко:

– Так кто тут холоп?

Ох и тяжела же княжеская длань. Острожко стоило огромных усилий не согнуться под ее весом. Уже витало в воздухе слово «измена!», злобно брошенное Волчьим Хвостом. Уже бояре и воеводы столпились вокруг, предвкушая скорую расправу.

– Я, княже. Да только, чтобы сберечь твое добро, готов стать кем угодно: и князем, и холопом, и чертом лысым.

Все непроизвольно рассмеялись.

– А кто же тогда я? – не унимался Владимир.

– Да ты тоже, я вижу, парень не промах: то князь, то купец, то холоп. Попробуй-ка разберись. Так сразу и не скажешь.

Тут уж никто не удержался от хохота. Лишь Волчий Хвост мрачно спросил:

– Может, ты нашего князя уже и окрестить успел?

Снова воцарилась зловещая тишина. Однако Острожко и тут нашелся:

– А толковый купец как раз и рождается с крестом на шее. Вон, полюбуйтесь, как наши «язычники» Христу молятся.

И действительно, престранная картина предстала Великому князю и его свите: славянские купцы при виде табеллиона столь усердно начинали креститься и отбивать поклоны в сторону храма Святой Софии, что даже сам патриарх вряд ли бы заподозрил их в лукавстве.

– Ну, проныры! Ну, прохиндеи! Доиграетесь вы у меня! – погрозил им пальцем Владимир и вновь набросился на Острожко: – Что же ты мне сразу обо всем не сказал?!

– Княже, откуда мне было знать, что сие тебе неведомо? Да об этом каждая собака знает!

– Попридержи язык, холоп! – гневно воскликнул Добрыня. – А то слишком уж он у тебя длинный. Смотри, быстро укорочу.

Однако Великий князь лишь вяло махнул рукой:

– Оставь, Добрыня. Он прав. Купца из меня не получилось. Богу – Божье, а кесарю – кесарево. Так что давай, Острожко, распоряжайся. А мне в Царьград пора. Что-то я тут с вами заболтался.

Услышав такое, Острожко сразу подбоченился, сдвинул шапку набекрень и смело возразил Владимиру:

– Не спеши, княже. Сейчас тебя в град никто не пустит. Вот, погоди, скоро придет провожатый. Он-то и поведет первую партию славян на осмотр столицы.

А в это время в Большом дворце принцесса Анна скучала и остро переживала, что не находила в себе сил преодолеть столь греховное состояние. Скука неизбежно порождает лень и праздность, а там рукой подать до низменных страстей и непредсказуемых действий, уже неподвластных вере и разуму. Так человек легко попадает в крепкие сети дьявола. Анна хорошо усвоила это не только понаслышке и не только по Священным Писаниям. Любая мысль о матери, прекрасной Феофано, приносила нестерпимую боль. На ее совести и смерть величайшего императора Константина Багрянородного, и заговор против сына Багрянородного и собственного мужа, императора Романа Второго, который подобрал Феофано в придорожном трактире и сделал первой женщиной мира. Она «отблагодарила» Романа предательством и изменой с Вардой Склиром, за которого сразу после убийства первого мужа вышла замуж. Тот даже не успел стать императором. Позже с той же легкостью она предала и Варду… За громкими «делами» тянулась нескончаемая вереница не таких известных, но не менее ужасных преступлений. Многие из них совершались на глазах Анны. Феофано не скрывала их от дочери и даже пыталась втянуть в них принцессу.