Но черт! То, что однажды удалось начистить морду зазевавшемуся Марьяну – это же не победа всех побед.

Расслабится – морду почистят уже ему. Или подбросят наркоту. Или аварию устроят, его обвинят…

Полину злило то, что сама она считала очевидно опасным, а он отмахивался. Казалось, что это детская позиция. Взрослый мужчина рассуждать должен иначе.

Отсвоегомужчины она ждет другого…

А ещё от своего она не ждет подлости… И наглости…

Сегодня же просто разрывает из-за того, что узнала…

Чувствуя себя злой до крайности, Полина идет в сторону домика охраны. Гаврила на месте – знает точно. Сегодня как раз тот самыйегодень…

Подходит, стучится…

Зайдя – вызывает у всех, кроме одного, мужчин одинаковую реакцию.

Они разговаривали о чем-то, кофе пили. А стоило явиться «хозяйке» – подскочили и выпрямились…

Это всегда царапало Полю, лишним казалось, но сегодня разозлило другое.

Единственный, кто позволил себе отреагировать иначе – Гаврила.

Он как сидел на стуле, забросив ноги на тумбу под телеком – так и не двинулся. С улыбкой смотрел, как она всех взглядом обводит…

Бровь вздернул, реагируя на её серьезное:

– Гаврила, можно тебя на минуту?

Кивнул, начал вставать неспешно…

Его поведение бесило Полю и наверняка удивляло остальных. Он зря себе подобное позволяет.

А ей, кажется, пора начать ставить его на место.

Не жалеть. И не нежничать.

– Конечно, Полина…

Даже обращение к ней – будто издевка, пусть для всех звучит уважительно, Поля чувствует сарказм…

– Поторопись. Копошишься так, будто оплата поминутная.

Девушка не сдерживается. Произносит, разрезая воздух между ними острыми словами и таким же взглядом. Гаврилу это чуточку всё же удивляет. Остальные реагируют покашливаниями и отводом глаз.

Он замирает, смотрит, глаза сузив, но язык прикусывает – грубить в ответ прилюдно не пытается.

Поля выходит из домика первой. Знает, что Гаврила идет следом. Снова расправляет манжеты рубашки, застегивает её…

И это тоже бесит. Он даже в мелочах правила нарушает. Дресс, мать твою, код. Неужели так сложно день провести в костюме? Гопник, блин, душевный.

Полина отходит на достаточное расстояние, чтобы их разговор не услышали. Разворачивается в тени дерева. Сложив руки на груди, следит, как подходит Гаврила.

Он красивый. В сто раз привлекательней, чем любой из знакомых ей парней. Наверное, всё же вот такие, как он, в её вкусе. Но этот…

– Зря ты так…

Позволяет себе фамильярность. Смотрит, будто предупреждая… Журит, блин…

– Полина. Михайловна. И я тебе не ты.

Его взгляд ещё жестче становится, когда Поля чеканит, зло смотря в глаза.

Гаврила молчит. В его глазах буря – он очень недоволен. Может даже почти что зол. Почти, как она. Но только себе основания он сам придумал, а у неё они реально есть…

– Кем ты себя возомнил? – она спрашивает, вздергивая подбородок. Смотреть на него сверху-вниз она при всем желании не сможет – недостаточно роста. Но если рассуждать категорией социальной лестницы… Её ступенька-то повыше…

И вопрос, по сути, состоит в этом. И взгляд должен об этом говорить.

Её.

А его…

Темнеет будто…

Тоже злой он, видишь ли…

– Полина…

Обращается предупреждающе, а она фыркает опять. Он позволил себе лишнего.

– Ты глухой или тупой, Гаврила из Любичей?

Она спрашивает не с таким сарказмом, как он говорил с домике. А открыто. Его драконит. Себя драконит. Позже гадко будет – сама знает. Но отец во многом прав – ей нужно уметь ставить людей на место. Чтобы жопой не мостились на голову – там должна быть корона, а не седло.

– Я спрашиваю, кем ты себя возомнил? Какого черта я звонюсвоемуводителю и узнаю…

Полина вжимает указательный палец в грудную клетку, Гаврила хмыкает – не весело. Уже понял, значит.

Она не ошиблась, значит…

– Человек на пенсию решил уйти… Я тут при чем? – падает на дурака, смотря четко ей в глаза. А у Поли мозг взрывается из-за осознания степени его наглости.

– Это ты его подставил… – она шипит, щурясь. Осознает, что даже сдерживаться приходится. Потому что хочется подойти и долбануть по плечу. ДядьИгорь не собирался ни на какую пенсию. Он её всегда устраивал. И отца устраивал. А теперь… Из его машины пропало что-то важное отцовское. Настолько, что даже почти двадцать лет службы не спасли. Его попросили на выход. Из уважения – разрешили по-тихому и без скандала.

Только вот если отца и его начбеза обвести вокруг пальца Гаврила может (Полина уже поняла), то её…

– Докажи, – Гаврилу это не смущает. Он пожимает плечами, глядя холодно. Ему не нравится такая «Полюшка»… По глазам видно. И это же доставляет Полине извращенное удовольствие. Это ведь не её вина, что Гаврила втюрился в представление, а настоящий человек оказался не таким…

– Много чести, – Поля выплевывает, Гаврила кривится снова. По сторонам смотрит. Шаг к ней делает… – Подходить не смей…

На её предупреждение и выставленную вперед руку реагирует усмешкой. А Полина жалеет, что отошла слишком далеко от людей, делая шаг назад.

– Пошел ты в жопу, Гаврила из Любичей. В жизни не свяжусь с человеком, который может просто так лишить другого работы!

Полина обвиняла, продолжая пятиться… Возмущалась, не кривя душой. Наравне с тем, что Гаврила в принципе не видит границ дозволенного, её больно ударил факт, что важный человек оказался просто жертвой… И не докажешь же.

А этому… Он видит цель, препятствия – не существенны.

Поля отступает медленней, чем на неё движется Гаврила. Поэтому финал предрешен.

На девичьи плечи ложатся мужские руки. Сжимают. Тормозят.

– Не надо меня трогать… Я схожу к отцу и пожалуюсь. Понял?

Полина угрожает, не сомневаясь, что так и сделает. Вот сейчас готова. Пусть все эти дни и жалела Гаврилу – молчала. Просто старалась подгадать так, чтобы они не пересекались. Давала ему шанс самому понять – здесь не светит. Смотать удочки и свалить.

Но вместо этого получила обратный эффект. Он попытался сделать так, чтобы игнорировать не получалось. Вместо дядьИгоря ей было предложено «в рабство» новенького Гаврилу…

А он ей не нужен. Ни в рабство. Ни перед глазами вечно…

– Не понял, Полина.

Он всё так же зол, холоден и сух. Это раздражает сильнее. Полине хотелось разговора с подчиненным. Сейчас же она будто истеричка, а он хладнокровный такой…