– Волнуется – не то слово! Слышишь? – Тетя подняла указательный палец, призывая к молчанию. Из услышанных встревоженных голосов я узнала говорок Афанасия и односложные ответы деда Олеся:

– Может, дверь выбить? Вдруг ее Пепельный через зеркало забрал?

– Да я говорю – только что голоса слышал! Женские! Боязно как-то ломать!

– А чего боязно? Сломали. Зашли. Глянули – там она…

– Голая!

– Да не важно! Извинились и ушли!

– А ничего, что эта дверь мной на совесть срублена? С наскоку не возьмешь!

– А если не с наскоку? Мы ее пока рубить начнем, а там, глядишь, принцесса поймет, что дело-то неладно…

– Ага! Ясен перец – неладно, раз кто-то в дверь топорами долбится…

– Ну, типа того! Оденется и выйдет!

– А без долбежки топорами она не дотумкает, что в бане моются, а не живут? К тому же, вот думаю, чей еще там голос может быть?

– Так, может, она сама с собой? За себя и за того парня? Репетирует перед встречей с Пепельным!

– Вот! Слышишь? Волнуются! – Тетя быстро заплела косу, закинула ее за спину и вышла в предбанник. – А эти портки и рубаха тебе дадены? – послышался ее голос.

Я вышла следом и взяла с лавки оставленную мне дедом Олесем одежду.

– Ага. Да я не в претензии. Мне сейчас хоть что, лишь бы не дымное, не грязное и не колючее от песка! – Я в два счета натянула на себя одежду, подпоясала рубаху цветастым пояском, выпавшим из вещей на пол, и кивнула тете. – Я готова.

Она уже тоже оделась и теперь поправляла на себе цветастую одежду. Затем нацепила тапочки, подождала, пока я обую лапти, и, щелкнув засовом, распахнула дверь.

– Твою ж маму… за руку да в хоровод! – послышался ее испуганный вскрик. – И чего вы тут, ироды, удумали? Уморить нас?

Я осторожно выглянула из-за ее плеча и, тихо ойкнув, снова спряталась за спину: на пороге, замахнувшись топорами, стояли Афон и дед Олесь. А у них за спиной, в сгущавшихся сумерках, Митяй катался по двору на Борьке. Но тут жеребец, явно узнавший мою тетю, вдруг остановился, со всего маху шлепнулся на пузо и под протестующие крики мальчишки бодро пополз по траве за дом, загребая ногами, как веслами.

Мужчины переглянулись и, опустив топоры, снова уставились на подбоченившуюся Мафаню, в упор не замечая меня, прячущуюся у нее за спиной.

– Едрит-гидроперит! – первым рискнул заговорить Афанасий. – Василиса?! Но… что с тобой случилось? Неужто тебя Пепельный превратил в такую древнюю развалину? Заговор не подействовал, да?

– Заговор? А какой, заботливый ты мой? – пропела Мафа, явно закипая от злости из-за столь неожиданного комплимента. – Не этот: поперек света оборотись, через голову кувыркнись, в свою сущность возвратись?

После этих слов Афона точно утащил ураган. Раздался обреченный крик. Сгорая от любопытства, я выглянула из-за тетиного плеча и вытаращила глаза, глядя, как неведомая сила приподняла Афанасия в воздухе и принялась крутить волчком, попутно болтая во все стороны. Дед Олесь, чтобы не быть в эпицентре военных действий, по примеру Борьки упал в траву, шустро откатился под телегу и оттуда громко принялся читать какую-то молитву.

– Тетя, не надо!

– Васька, молчи! – рыкнула родственница, не удосужившись даже взглянуть на меня. – Пусть этот кудрявый научится уважать всех встретившихся ему на пути женщин, а не только тех, кого бы ему хотелось затащить на сеновал! Ууу, ирод!

А тетя, оказывается, не на шутку взбешена!

Меж тем Афону было плохо. Очень плохо. Он почти превратился в вертящийся шар, и я, как ни старалась, уже не могла разглядеть ни рук, ни ног. Доносившиеся до меня вопли сменил обреченный вой, заставляя сердце сжиматься от жалости и вины. Ведь, по сути, открой дверь я – ничего бы этого не случилось!

– Тетя, пожалуйста!

– Вася, замолчи! Трансформация уже началась! Ты сделаешь только хуже!

– Тетя! – Почувствовав в голосе слабину, я вцепилась в нее мертвой хваткой, отвлекая внимание от Афона. – Он не виноват! Просто за меня боится! А сейчас глянь как темно! Тетя, он не хотел тебя обидеть! Афон… он добрый! Он просто перепутал! Ведь мы с тобой действительно похожи! Он думал, что ты – это я, а я на «древнюю развалину» никогда бы не обиделась! Потому что я – не она! А если ты обиделась, значит, тебя это задело! Но почему? Ты считаешь себя старой? Да всем известно, какая ты красавица!

Тетя сморгнула, и светящиеся ведьминские глазищи погасли, снова становясь вполне человеческими. Слава богу! Если честно, никогда не была свидетелем так называемого «ведьминского взгляда» и дюже струхнула!

– Ладно! Будь по-твоему. – Тетя криво усмехнулась, снова взглянула на вертящегося в воздухе Афона (тот, если честно, уже даже стонать перестал) и махнула рукой. Бедолага со всего маху шмякнулся о землю, да так и остался лежать. – Так даже лучше!

Я не стала уточнять смысл последнего высказывания, скользнула у нее под рукой и бросилась к другу, уже понимая, что с ним что-то не так!

На голове Афона вместо привычных волос топорщились не то иглы, не то шипы; на спине разошлась рубаха, выпячивая зеленый гребень, а портки прорвались, являя миру чешуйчатый хвост. Жалко, лица не видно, хотя… задницей чую, что теперь у Афанасия не лицо, а…

А вдруг он вообще… того?

Я бы после таких кульбитов точно богу душу отдала!

Ой, мамочки!

Упав перед ним на колени, я вцепилась в остатки его одежды и в отчаянии затрясла.

– Афон! Очнись! Скажи, что ты живой! Ты же не можешь вот так меня бросить! Просто не имеешь права! Афанасий!

– Да живой я! Живой! – глухо раздался его ворчливый, но такой знакомый голос. От радости я вцепилась в него с утроенной силой и перекатила на спину.

Ну вот! Я так и знала!

– Афонюшка! Как же я за тебя испугалась! Скажи, с тобой ничего плохого, кроме хребта, хвоста и этой милой чешуйчатой морды, не случилось? – Я с искренним сочувствием уставилась в привычную жабью морду нашего Змея. Афон распахнул желтые навыкате глаза и только отмахнулся.

– Да все со мной хорошо, Вась! Только, видимо, с самогонкой перебрал. Ты мне примерещилась годков на дцать постарше. А потом будто меня что-то подкинуло, да так завертело, что… – И тут до него дошло. – Что ты сказала? Хребет, хвост и морда? Зе-зеленая? У меня что… снова все это отросло? Только не молчи! Скажи, что… что…

– Что у тебя снова появились чешуя, хребет и недлинный хвост? – елейным голоском вместо него закончила тетя. Подошла и, не смущаясь изумленно вытаращенных глаз Афона, присела с нами рядом. – И это если не считать мерзкой зеленой морды… Значит, ты – Афанасий? Тот самый?

Не получив ответа, тетя взглянула на меня, ожидая подтверждения.

– Тот самый! – кивнула я и взмолилась: – Тетя! Прошу! Не мучай его больше! Это он не со зла…