морозный, камешки потрескивали под подошвами, и солнце светило так весело, что, казалось, путешествие предстоит ужасно приятное. А вот ничего подобного. Репейник, запертый в переноске, всю дорогу орал так, что у меня уши в трубочку сворачивались. Он как будто понял, что я собираюсь его отдать. Похоже, у животных нюх на подобные штуки – скот, например, отправляясь на бойню, всегда чует, что его посылают на гибель.

– Ну и шуму от него! Не представляю, как ты выдержала почти неделю! – проворчала Жюстин.

На самом деле это было несложно. Репейник сжирал все, что ни дадут, днем пропадал в саду, а по вечерам, возвращаясь из дома престарелых, я обнаруживала его лежащим на подоконнике. Казалось, он поставил крест на прежней жизни и решил начать с чистого листа.

Когда в первую ночь он устроился у моей подушки, я не возражала.

– Ты хоть представляешь, насколько ты страшный? – спросила я, почесывая его облезлую башку.

Мы будто заключили на эти несколько дней что-то вроде договора: я его кормлю, а он приходит и устраивается рядышком по ночам, когда тьма сгущается и понемногу застилает все вокруг.

И вот теперь я собралась договор расторгнуть. Слушала, как он орет, и задавалась вопросом: он умоляет меня его не отдавать или желает мне отправиться в ад – подлой обманщице, которая сначала вернула ему веру в жизнь, а потом снова засадила в переноску?

Соседка приоткрыла дверь и выставила в щель недоверчивый глаз. Внимательно изучила нас с ног до головы, не снимая с двери цепочки. Девушки вроде нас ей, наверное, нечасто встречались. К счастью, как только я ей объяснила, зачем мы приехали, она распахнула дверь настежь. Рассказала, что ездила в гости к внучке, которая недавно родила. И тут же согласилась забрать Репейника, хотя по рычанию, раздающемуся из переноски, можно было подумать, что мы привезли с собой тигра или льва.

– Кажется, он не очень доволен, – заметила она, скрестив руки на груди.

– Ну, это понятно! – воскликнула я. – Он не любит, когда его сажают в переноску, ему там страшно.

Честно говоря, мне и самой было не по себе. Я чувствовала, что поступаю жестоко, привезя кота туда, где все напоминает ему о том, что он потерял. Женевьев ничего не ответила, но я прекрасно слышала, как она настороженно цокала языком, забирая у меня переноску.

– Я уж думала, он сдох, проклятый. Ничего не ел, только слонялся по пустому дому. Я не хотела расстраивать Виолетт и говорила, что с ним все в порядке. Но на него достаточно было разок взглянуть, чтобы понять, что долго он не протянет. А однажды утром я его не нашла – ну и решила, что все, конец. Забился куда-нибудь в уголок и больше оттуда не выйдет. Они ведь от тоски могут помереть, звери эти. Я поэтому никогда не хотела их заводить, слишком тяжело, когда умирают.

У меня просто сердце разрывалось. Послушать соседку, так выходило, лучше бы бедный кот умер сразу же, как только уехала его хозяйка.

В переноске вдруг стало тихо. Сложил оружие? Или ждет, чтобы его выпустили, и тогда уже удерет как следует – чтоб никто не нашел?

– Вы ведь о нем позаботитесь? – спросила я.

Женевьев посмотрела на меня с глубоко оскорбленным видом.

– Послушайте, вы за кого меня принимаете? Конечно, позабочусь! Я обещала Виолетт, а я свое слово держу.

В карих глазах мелькнула печаль, и она произнесла помягче:

– Я вижу, что вы беспокоитесь, и это естественно. Бедняга кот совершенно не выносит разлуки, уж очень он к ней привязался, к своей Виолетт! С тех пор, как она уехала, тут очень пусто.

Она сжала губы, и я вдруг поняла, что, пожалуй, не один только кот здесь скучает по Виолетт. У Женевьев не осталось подруги – и не с кем было теперь посплетничать по утрам за чашечкой кофе. Странно, но на душе стало спокойнее, когда я увидела, как Женевьев расчувствовалась.

– Вы знаете, – сказала я, – а ведь мадам Флоран не так уж и далеко. Вы можете в любое время съездить ее навестить.

Соседка отшатнулась. Похоже, мысль о том, чтобы поехать в «Бель-Эйр», ей не очень нравилась.

– Это не так-то просто, – сказала она. – Нужно ехать на автобусе, целое путешествие. И к тому же это совсем не то…

– Вы правы, это другое. Но я уверена, что Виолетт была бы счастлива вас увидеть. Подумайте над этим.

Может, она боялась, что однажды тоже окончит свой век в доме престарелых? Сама я никогда не задумывалась над тем, каково бы мне было в один прекрасный день все бросить и последние годы жизни провести в таком месте. Мне нравилось работать со стариками, потому что меня до глубины души трогала их слабость и хрупкость. Здесь я чувствовала себя полезной, и для меня это было очень важно. Ничего общего с тем, каково мне пришлось год назад на практике в детском саду.

Дети не могли усидеть на месте, они шумели, кричали. Большую часть времени я занималась тем, что упрашивала их успокоиться, хотя на самом деле мечтала об одном: самой заорать на них так, чтобы они наконец заткнулись. Этот опыт потряс меня до глубины души. Я тогда решила, что я, наверное, ненормальная. Почти все девочки из нашего класса обожали работать с детьми. «Малыши такие миленькие!» – говорили они.

Может, дело в том, что у меня не было братьев и сестер? О причинах своей неудачи я могла лишь догадываться, но в одном была твердо уверена: брюзжание стариков нравилось мне гораздо больше, чем детсадовский хаос.

– Ладно, нам, пожалуй, пора! – поторопила меня Жюстин.

Она вся извелась – я видела, как она нетерпеливо постукивает по экрану телефона. Сеанс причитаний со старушкой начинал действовать ей на нервы.

– Да-да, иду.

Она была права, я что-то заболталась.

– Поезжайте спокойно, – заверила меня Женевьев. – Дам ему немножко побегать по дому, чтобы освоился. Все будет хорошо.

После всего, что она сказала до этого, последние слова доверия не внушали.

«Все будет хорошо». Так обычно говорят перед тем, как уколоть иглой, чтобы перестало болеть. Но ведь когда не болит, это еще не значит, что все теперь хорошо. Боль лишь усыпляют на время, и, проснувшись, ты обнаруживаешь, что она опять тут как тут.

Я в последний раз оглянулась на старую даму, пока она закрывала за нами дверь. Жюстин потянула меня за рукав.

– Ну вот, а теперь пойдем и оторвемся по полной! Кино и чипсы! А потом посплетничаем, будет круто!

Я улыбнулась, только совсем чуть-чуть. Она взяла меня под руку и прибавила:

– Слушай, Марго, добрый поступок на этой неделе ты уже совершила, так что перестань корчить такое лицо! Твой блохастый кот в порядке. Он в безопасности. Ты сделала все,