с первого курса соцмеда[8], надеюсь, он быстро освоится. В любом случае на дополнительных сотрудников у нас нет средств. В общем, если все дружно возьмемся, может, справимся.

Я последовала за ней на второй этаж – развозить завтраки. Затем помогла с утренним туалетом шестерым подопечным, на каждого – не больше пятнадцати минут. Прием душа пришлось на несколько дней отложить.

– Надеюсь, к выходным девушки выйдут с больничного, – шепнула мне Лили. – Иначе придется нам мыть первым делом тех, кто ждет гостей.

Я просто онемела. Решила, что ослышалась. Что? Мы будем мыть под душем только тех старичков, которые выставлены на витрину? А остальные – те, что надежно запрятаны в своих комнатах, – пускай покрываются плесенью?

Но вот начался этот день, и я до самого вечера носилась как угорелая и постепенно все больше понимала, что Лили просто хотела объяснить мне, как обстоят дела.

Какова она – реальность этого места.

Иногда здесь приходилось выкручиваться и обходиться тем, что имеешь.

Персонала меньше, а работы – столько же.

Я испытала это на собственной шкуре. В то утро мне показалось, что мадам Боссон немного бледная. Она, как обычно, болтала, но видно было, что ей нехорошо. Помогая ей одеться, я спросила, как она себя чувствует.

– В полном порядке! – пошутила она и в доказательство похлопала себя по полному животу.

Только торта мне на этот раз не предложила, и это было странно. В прошлый раз я не решилась ей отказать, и она была рада возможности меня побаловать. Сунув в рот склизкое тесто, я в тот же миг об этом пожалела. Ну ничего, не умру, подумала я и, как сумела, изобразила благодарность. И все-таки торт определенно был просрочен, потому что у меня до самого обеденного перерыва во рту сохранялся привкус мыла. Теперь каждый раз, когда старички предлагают мне «сладенькое», я говорю: «Спасибо!» – и сую угощение в карман.

Но в тот день торта не было. Я торопливо ее умыла – надо было спешить в следующую комнату, – хотя не могла избавиться от ощущения, будто что-то не так. Ощущение жужжало над ухом как назойливая муха, а потом я о нем забыла. Весь день бегала взад-вперед, некогда было даже перекинуться парой слов с месье Пупляром, некогда послушать, как сестры Гроло ругаются на весь дом престарелых в целом и на меня в частности. Голова была до того забита делами и заботами, что места на разговоры в ней совершенно не осталось.

К вечеру моя норма рабочих часов была сильно превышена, но я не решилась ничего сказать. Когда пришла следующая смена, мы еле держались на ногах. Дежурная бригада работала уже десять часов, но согласилась остаться еще – ну как мне тут было жаловаться?

Дома я с папой почти не разговаривала.

– Ты поздно, – заметил он, глядя на меня встревоженными глазами.

– А, ничего.

Не хотелось признаваться ему в том, что я умираю от усталости. Он бы тут же затянул свою шарманку про то, что он меня предупреждал, и я бы опять взбесилась.

И все же сегодня, впервые с начала практики, во мне шевельнулась мысль, что, возможно, папа прав. В постель я рухнула совершенно без сил, но долго не могла уснуть: мышцы ног гудели, измученные стопы горели. Выдержу ли я такую гонку? Я представила себе, что мама здесь и я рассказываю ей, как прошел день. Уж она бы нашла слова, чтобы меня утешить, а может, просто обняла бы меня и я прижалась бы к ней, как в детстве…

Захотелось плакать.

Если бы со мной был хоть этот несчастный кот, он бы мне оглушительно поурчал в ухо. И я бы не чувствовала себя такой одинокой.

Я подумала, что надо бы позвонить соседке Виолетт и спросить, как там дела, и именно в эту секунду вырубилась и проспала до утра. Даже ничего не приснилось.

Следующие дни оказались такие же тяжелые. Я больше не ходила – только бегала. Заглянув в комнату к Виолетт, обнаружила, что она сама встала с кровати. Когда она вышла из ванной, мне показалось, что со дня нашего знакомства она еще никогда не была в такой хорошей форме.

– Какой у вас красивый наряд!

На ней была юбка в крупные цветы и сиреневый кардиган в тон.

– Ну а что… Нельзя распускаться! Раз я старая, это ведь не значит, что надо махнуть на себя рукой?

Виолетт улыбнулась, отчего морщин у нее на лице прибавилось, и коснулась пальцами ожерелья.

Ужасно она мне нравилась, эта бабуля. После эпизода с котом между нами возникла особая связь. Она тоже переживала непростой период, но смелости ей было не занимать, это точно. Я чувствовала в ней какую-то неведомую внутреннюю силу, которую она черпала уж не знаю откуда. Жизнь не скупилась и всё подкидывала ей страданий, но старушка не опускала руки.

Мне захотелось ее подколоть.

– Да ладно, признавайтесь, это ведь для Жоржа вы так нарядились?!

– Для Жоржа? Жоржа Пупляра? Деточка, вы шутите!

Она напустила на себя оскорбленный вид и залилась краской. Вот смех! Я продолжила, снимая простыню с кровати:

– Да вы что, Виолетт, не видите, как он на вас смотрит? Вы ему нравитесь, спорим?

– Только этого не хватало… Он же старее, чем я!

– А по-моему, красавец мужчина!

Виолетт захихикала.

– Ну… – протянула она. – Вообще-то, надо признать, он действительно довольно красив. Когда улыбается, можно даже подумать, будто у него свои зубы!

Мы обе закатились безумным хохотом. Я попыталась взять себя в руки и подхватила с тележки чистую простыню. Надо было торопиться, у меня была куча дел.

– В этом парике вы какая-то уж очень серьезная, – сказала Виолетт, когда приступ смеха прошел. – Он вас старит.

В тот день я выбрала парик брюнетки. Строгий пучок, без завитков и без челки. Продолжая перестилать постель, я объяснила:

– Это мой взрослый образ.

Я видела, что она ждет пояснения. Напряженно смотрит на меня. Я подумала, что, будь у меня побольше времени, я бы с радостью поболтала с ней по душам. Возможно, даже доверила бы ей такие вещи, о которых никогда и никому не говорила.

Слова будто балансировали у меня внутри, готовые вырваться на выдохе, но в конце концов я так ничего и не сказала. В последний раз разгладила простыню и с тяжелым сердцем направилась к выходу.

– Еще забегу! – бросила я, стараясь не думать о том, что говорю неправду.

График был такой плотный, что заглянуть к ней второй раз за день я вряд ли смогла бы. Виолетт прикрыла веки в знак согласия и повернулась к окну, устремив взгляд на железнодорожные рельсы, – за этим занятием я ее и оставила.

В тот день за старшую была Патрисия, и я за ней едва поспевала. Она трудилась без устали – ну