В критические моменты Катерина соображала быстро. Мгновенно оценив ситуацию, она опрометью бросилась к пустырю. В этот раз путь ей показался вполне приемлемым: светлее под ногами не стало, по-прежнему всюду были канавы и, поцарапавший ее, кривоствольный кустарник рос на своем месте, но Катя проскользила мимо всех препятствий, словно водомерка по толще пруда, и без потерь выбралась к тихому переулку. Была надежда, что человек на скамейке караулил не ее — мало ли народу в доме. В их время каждый мог попасть под подозрение в чем укгодно. Но береженного — бог бережет, Катерина решила лишний раз перестраховаться, чем угодить за казеные стены всемогущей нквд.

К Риме она сразу не пошла — не хотела являться среди ночи, будить ее, а главное, напугать коротким и нежданным стуком в дверь, какой стал для всех граждан предвестником беды. Она бродила по спящим улицам, стараясь никому не попасться на глаза. На набережной Черной речки, в той ее части, которая не была одета в гранит, доживало свой век старое здание фабрики. Катерина когда-то на ней работала мойщицей и знала, что там можно пересидеть. Она быстро нашла укромный уголок в заброшенном бараке, служившем раньше мастерской. Среди кучи брошенного мусора нашлись картонки, ставшие ей постелью. Как ни странно, но лежа на полу глубокой ночью в безлюдном, полуразрушенном бараке, без стекол и дверей она почувствовала себя в безопасности. Тревога ушла и Катерина уснула.

Утром она добралась до Спасского переулка. Рима ничего не стала спрашивать, она поняла все сразу.

— Я сейчас на работу. Вечером все обсудим.

Она собрала для Кати продукты и ушла, оставив ее одну в душной комнатенке. Катерина, привычная к спартанским условиям, нашла свое убежище вполне комфортным. Она знала, как рискует Рима, укрывая ее, и в случае отказа она не смела бы ее осудить. Поэтому помощь подруги Катя принимала с особой благодарностью.

Рима вернулась за полночь. Уставшая больше обычного, бледная, с мутным взглядом.

— Ноначка умерла, — сообщила она, опустившись на табурет и обхватив голову ладонями. Ее темные кудри упали на лицо, скрывая выступившие слезы. Но Катерина и так поняла, что Рима плачет — уж очень хорошо она знала подругу. Ноначка, Ноначка… Как жаль. Хрупкая, тщедушная фигурка, длинные, изящные пальцы и большие темно-карие глаза, казавшиеся еще больше на тонком лице. Ноначка всегда была слаба здоровьем, к своим двадцати четырем годам она обзавелась букетом болезней, роковой из которых стал тиф. Риме Нона приходилась кузиной. Младше Римы на год, Катерины на два. Они росли вместе, когда жили в одном дворе на Колокольной улице. В детстве старшие Рима с Катей избегали Нону — секретничали и не принимали в свои игры. Повзрослев, они сблизились и стали дружить втроем. Их дружба была непростой: без привычных дамских посиделок за чашкой чая, обсуждения последних новостей и стоимости крупы на рынке. Они вообще редко виделись, особенно за последних два года. Это был союз — строгий, немногословный, связывающий только их троих, где каждая знала, что всегда может рассчитывать на помощь подруг. Даже после смерти бедная Ноначка помогла Катерине.

— Завтра пойдешь на Разъезжую. Соседям скажешь, что Нона послала — сестра лежала у нашей тетки, в Паргалово, так что, в ее доме не знают, что она умерла. В комоде под бельем документы Ноны. Ей они больше не понадобятся, а тебе без паспорта нельзя. От людей слышала, тебя ищут. Кто-то донес, что ты Ипатовым помогала. На вот, — Рима протянула подруге большой нечищеный ключ на черной ленте, и с этими словами ушла спать.

Для похода в квартиру Ноны Катерина выбрала утро. В разгар рабочего дня, праздно шатающаяся особа вызовет подозрение; пойти вечером — тоже не удобно — к этому времени соберутся жильцы. Утро подходило больше всего. Подождать, пока все уйдут, и пробраться в квартиру. Чем меньше народу ее увидит, тем лучше. Она хорошо знала этот двор со старыми, склоненными на бок ивами, с давно не бьющим фонтаном, от которого осталась, нелепо торчащая труба, и с вечной канавой посреди дороги. Пяти этажный, добротный дом Ноны вопреки всем стараниям правящего класса по-прежнему смотрелся по-барски. Он раньше был доходным и принадлежал какой-то баронессе. Теперь дом представлял собой улей коммунальных квартир, населенных семьями трудового народа. По широкой лестнице Катерина поднялась на третий этаж. Когда-то в этой парадной висело большое, во весь рост зеркало в замысловатой раме, на ступенях — ковровая дорожка, над входом — фонарь с разноцветными стеклами. Сейчас о былой роскоши напоминали лишь латуневые дужки для крепления ковровой дорожки, колонны и ажурные перила, уцелевшие в силу своей крепости. Немного помедлив, прислушиваясь, Катя решительно вставила ключ в замочную скважину. Дверь отварилась с громким скрипом — петлицы так никто и не смазал. Быстро пройдя по темному коридору, она остановилась у последней комнаты. Нона хранила ключ в щели, за наличником — Катя, как и все соседи, об этом знала. Войдя в душную, пропахшую лекарствами комнату она застыла. На нее нахлынули смутные чувства, взволновали, растревожили. Это были и воспоминания о погибшей подруге, и жалость к ней, и непонятный языческий страх. В отличие от Римы, Катя была суеверной и верующей одновременно. Сейчас ей казалось, что, придя в дом умершей, она совершает что-то запретное с точки зрения религии, и это ее вторжение потом обязательно воздастся в виде какого-нибудь несчастья. С трудом пересилив себя, Катерина двинулась к комоду. Стараясь ни о чем не думать, она пошарила по полкам и извлекла, завернутый в газету паспорт Ноны. Сунув его в сумку, она собралась покинуть комнату, но ее остановил внезапный скрип входной двери. Затем звук шагов и стук в двери комнат.

— Кто дома? Выходи! — Голос командный, не допускающий возражений.

Грохот по тонкой двери комнаты Ноны заставил Катю вмиг забыть о потусторонней жизни и думать о жизни реальной.

Ей повезло. Кроме нее в квартире оказалась Фекла — рано состарившаяся тетка — инвалид, в юности потерявшая левую руку. Фекла жила за стенкой и Кате хорошо было слышно происходящее. Там что-то падало, гремело, раздавался робкий голос Феклы, перебиваемый резким басом. Сомнений не оставалось: в доме нквд.

Через несколько минут заходила ходуном Нонина дверка. Она продержалась не долго — здоровый детина с закатанными по локоть рукавами рубахи легко снял ее с петель.

— Почему не открываем? — Из-за его спины появился щуплый, низенький мужчинка с жесткими черными усиками на крысином лице. Он быстро забегал глазами по комнате, что-то высматривая.

— Гражданка, попрошу документы! — задребезжал высокий женский голос. В комнату вошла девушка лет восемнадцати. С короткой стрижкой, одетая в брюки и гимнастерку, она походила на парня. — Проживаешь одна? — Она уже листала паспорт Ноны. В ответ Катя закивала головой. — Роллер Юнона Яковлевна? — девушка-солдат с сомнением посмотрела на рязанское Катино лицо. — Ты, случаем, документы не украла? На еврейку не похожа.

— Очень даже похожа. Вон, глаза какие раскосые — гены не спрячешь, они все равно выдадут происхождение. Знаю я эту породу! — замечание низкорослого нквдешника спасло Катю. Девица нехотя вернула паспорт и тут же приступила к личному досмотру.