Пожарский замолчал, а остальные воеводы притихли в ожидании – не скажет ли еще чего князь Дмитрий? Бой-то нешуточный грядет. Уж год с лишним только и жили надеждой – выйти бы к Москве. Вот, вышли. Может, сегодня-завтра все и решится? Надо бы сказать что-то такое, эдакое, что летописцы внесут в харатьи для потомков! Вместо этого воевода земли Русской изрек:

– Вы, воеводы, одним глазом прямо смотрите, а другим за спину поглядывайте. Не ровен час – из Кремля по нам ударить могут. Там у Струся еще тыщи три сидит. Особенно ты, князь, – кивнул он Лопате. – Ты у меня и за резерв будешь, и за подвижную рать. Ну, как палочка-выручалочка.

«И каждой трубе затычка», – подумал князь Лопата, но вслух говорить не стал.

– Вот и славно. А теперь давайте-ка, господа воеводы, по полкам расходитесь, – негромко велел Пожарский. – Щас ляхи нагрянут.

* * *

Ляхи двигались оттуда, откуда их и ждали – от Смоленской дороги. Погромыхивая жестяными крыльями, проехали гусары – тысячи две, не больше. Зато отборные, из личной гвардии коронного гетмана. С гиканьем скакали казаки Зборовского – малоросского сотника, мнившего себя польским магнатом. У этих доспехов не было, зато и было их тысяч восемь. Поднимали пыль пехотинцы – все как на одно лицо, – суровые и усатые, в стальных кирасах и шлемах с отворотами, с мушкетами на плечах и подсошками за спиной. Ляхи или свои, русские воры, какая разница? Плохо только, что много их было. Одних только конных в войске пана Ходкевича было больше, чем вся Земская рать, вместе взятая. Пехоты, правда, поменьше, но мушкетов у них раза в три больше, чем старых стрелецких пищалей.

Семен Столяров, командовавший заслоном, перекрестился, положил руку на эфес сабли, но пока не доставал клинок. Чувствовалось, как поместная конница зашевелилась, подбираясь – как половчее ухватить пику, чтоб не скользнула в неподходящий миг. Теперь бы уловить, когда гусары перейдут с рыси на галоп, и дать встречный бой. Останешься на месте – сомнут! Что уж там делали казаки во главе с Трубецким, Столяров не знал. Уж, наверное, сразу-то не побегут. Хоть какое-то время да Дмитрию Михайловичу дадим, хоть какие-то силы врага на себя оттянем!

Но поляки, словно не видя противника, сворачивали в сторону. Гусары и пехота отходили к Поклонной горе, а казаки шли прямо к броду через Москву-реку.

«Что же такое деется-то?» – удивился молодой воевода, почувствовав, как вспотели ладони. Только что собирались смерть принимать – их пятьсот, да казаков три тыщи против пятнадцати тыщ Ходкевича. Верно, все вместе и часа бы не устояли, а тут на тебе!

Передовые отряды ляхов меж тем уже выходили на другой берег и выстраивались для атаки.

«Это что ж, выходит, Ходкевич решил вначале на главную рать идти, а уж потом с казаками разделаться? А может… – закралась в голову мысль, – Трубецкой, сума переметная, тишком да тайком с ляхами сговорился, чтобы Пожарского с войском на растерзание отдать?»

Но мысль, она мысль и есть, а вот сейчас-то что делать? Ударить в тыл ляхам, так толку-то? Пять сотен, хотя и кованой конницы, сила немалая, но все войска гетман на переправу не повел. Переправлялись лишь казаки. Пехота пока вся на месте. Вон, на Поклонной горе гусары стоят. Вот ежели бы вместе с казаками, тогда можно попробовать. Он – в тыл бьет, а Трубецкой удар сдерживает. Но коли князь-боярин предал, так тут и рваться не стоит. К своим надо идти! А как идти, коли князь-воевода приказал тут стоять?

– Что делать-то будем, воевода? – хмуро поинтересовался один из детей боярских, уже готовый идти в бой.

– Пока стоим, – закусил губу Столяров. – Ждем. Ежели что – вдогон пойдем. Пусть ляхи в бой ввяжутся…

– Как полк Засадный на поле Куликовом, – грустно пошутил кто-то. – И ты, Семен, ровно князь Владимир Серпуховской…

«Ага, – хмуро подумал Семен. – Мне бы еще сюда князя Боброка-Волынского, чтобы подсказывал, когда в бой идти…»

Войско шло долго, но около часа дня конные сотни переправились через Москву-реку и сразу же поскакали к Арбатским воротам, атакуя центр Земского войска.

Все было так, как и рассчитывал Пожарский. Не зря он укрепился острогами, не зря. Не спасет, так хоть немного приостановит наступающих. Главные силы ополченцев, лапотная пехота – поморы и даточные люди, добровольцы из крестьян и мещан, встретили атакующих казаков редкими выстрелами из луков и еще более редкими из пищалей. Из пушек, стоящих в острожках, пушкари дали залп и лихорадочно принялись банить стволы, поливать их уксусом и перезаряжать орудия.

Князь Пожарский, наблюдавший за боем с седла, только довольно крякнул, видя, как первая линия наступающих полегла под залпами картечи. Хорошие пушки отлили в Ярославле, ох, хорошие! Но, видя, как медленно действуют орудийные команды, вздохнул. Пушки-то хороши, да к ним бы еще пушкарей толковых! А в Земском войске почти все мастера стрельбы были неопытные. А где его набраться, опыта-то? К орудиям были приставлены те, кто сами недавно в подручных ходили – ядра подтаскивали, стволы чистили. Хороший пушкарь – товар штучный, его растить, холить и лелеять года два-три нужно. Нужно, чтобы пушкарь хотя раз в неделю в стрельбе упражнялся. Тогда он за сто саженей ядром в телегу попадет, а за пятьдесят – во всадника с лошадью! Но хороших пушкарей за семь лет постоянных войн подвыбили, а новичков на чем учить? Положим, каменные да чугунные ядра можно опять в дело пустить. Каменную картечь собрать – пара пустяков. А вот пороха лишнего, чтобы не жалко было потратить, – нет. И, самое главное, не было времени, чтобы учиться.

Второй залп был нестройным. Хотя к пушкарям и был приставлен нарочитый воевода, который следил, чтобы заряжали одновременно, орал «Пли!» – чтоб палили как одно целое, но неопытные пушкари не попадали в лад. Один поторопился, другой – опоздал… Третий – еще и пушку не успел зарядить. А пушки, коли палят неслаженно, так они уже не так и страшны. Вроде бы всадники падают с коней, а кто упал, а кто нет, кто-то уже подскакал. Еще немного, и конные начнут нанизывать на пики и рубить пеших. Неподалеку раздался взрыв. В одном из острожков в разные стороны полетели окровавленные тела и куски бревен. Стало быть, кто-то из пушкарей поспешил: плохо прочистил дуло и засыпал свежий порох прямо на непрогоревшие искры от старого…

«Ну, что же вы так? – не зло, а скорее огорченно подумал князь-воевода. – И сами погибли, товарищей сгубили…»

Первую волну атакующих ополченцы приняли на копья и рогатины. Пешцы не были профессиональными воинами, как казаки или наемники. Но они не были и обычными ополченцами, вырванными от сохи и брошенными на убой! За год боев многие из мужиков приобрели и воинскую сноровку, и опыт. Казаки Зборовского – бывалые волки наткнулись не на волкодавов, но и не овец. Немало казаков, получивших смертельные раны или проткнутых насквозь, попадали под копыта коней. Кого-то удавалось просто выпихнуть из седла, а кое-где мужики поднимали на копья верхового и бросали его в сторону его же собратьев. Но нужной сноровки и сплоченности, когда стоящие плечом к плечу воины могут отбиваться от кавалерии, не было. То тут, то там ляхи отбрасывали в стороны копийные жала, перерубали древки пик и вклинивались в ряды земских ратников, полосуя тела, не прикрытые доспехами. Длинные копья и пики в тесноте бесполезны, и против сабель и палашей в ход пошли топоры и ножи. Острожки, с которых кололи и рубили, казаки обтекали, как буйная весенняя вода огибает островки. Но кое-где и захлестывает…