– Можа, поспрошаем? – предложил Казимир и, не дожидаясь ответа начальника, тронул монаха за плечо: – Старый, добро е? – Старик даже не шелохнулся, а продолжал творить молитву. Разозлившись на нищего попа, Казимир вытащил клевец и ударил инока в висок.

«Ну, ладно! – решил пан Казимир. – Нехай грех. Грехом больше – грехом меньше… Только бы до костела дойти! А там – все грехи разом откуплю!»

Если быть откровенным – пан Казимир был и не пан вовсе (даже не из загоновой шляхты!), а бывший холоп Казька из-под Белостока. Не было никакой романтической истории – ни соблазненной дочери магната, ни убитого управляющего. Не было даже пропитой в шинке барской посуды. Его бы воля – жил бы у пана Браницкого, на охоту ездил, ел-спал в свое удовольствие, потому что был Казька не простым дворовым холопом, а егерем. Но угораздило пана проиграть фольварк, вкупе с холопами и постельными девками. Новый хозяин, не жаловавший охоты, продал егерей, доезжачих и прочих псарей пану Вишневецкому, нуждавшемуся в военных людях. Не для себя. Позарез были нужны люди в войско беглого монаха Гришки, коего мацные и зацные паны решили сделать москальским царем. Поперву все было прекрасно! Русские города открывали ворота, а девки стелили цветы под копыта коней, а сами стелились под героев, что вели на Москву законного царя… Потом стало хуже. Златые горы, что были обещаны, оказались кучкой серебряных чешуек. Кое-что удавалось заполучить из сундуков москалей, из богатых церквей. Казька уже прикидывал, как прикупит в Замосце гостиницу. Ну, на худой конец, постоялый двор. Но когда клятые москали убили Димитрия, пришлось уносить ноги, бросив добычу. Ладно, что русские бояре не позволили перебить всех ляхов, а то пришлось бы кормить налимов в Яузе… Потом был еще один Димитриус, разрешивший отряду именоваться шляхтичами. Без грамот, но кто спрашивает грамоты у благородного пана? Жаль только, что второй Димитриус кончил так же, как первый. И вот черт его дернул наслушаться россказней, что если ехать на север, там будет много монастырей, которые великие богатства имеют! Такие, что даже крыши церквей кроют серебром!

На поверку оказалось, что крыши кроют осиновыми дощечками – лемехом, а в монастырях если и есть богатства, то не те, о каких мечталось. Да и сами русские обители вызывали смех – деревянные изгороди вместо каменных стен, деревянные костелы, деревянные кельи монахов. У аббатов кресты из меди. В Польше такого не уважал бы и последний холоп. У истинного служителя веры крест должен гореть золотом, переливаться драгоценными камнями, а пальцы унизаны перстнями!

Были на Московии и богатые монастыри, но они оказывались не по зубам. Попробовали как-то захватить обитель, стоявшую меж двух озер, где русские цари хранили свое богатство! Но лодки были встречены предательским огнем. Пищали били крупной картечью, дерево разлеталось в щепу, а люди, искромсанные свинцом, падали в воду… Казимир сумел уцепиться за кусок скамейки и выплыть. Во второй раз они пришли в этот монастырь зимой. Но опять не повезло. Хитрые монахи вбили в дно озера бревна, куда уперлось все войско… Жаль соратников, зато не осталось тех, кто помнил Казимира бесфамильным холопом. Может, стоит именовать себя паном Белозерским? Нет, не стоит. Кажется, у москалей уже есть такой род.

После боя под Устюжной Казимир уже не захотел возвращаться ни к царям (сколько их у москалей перебывало), ни к законному королю. Коли вернешься, так в лучшем случае станешь сотником. А тут – сам себе хозяин. Только надобно успеть отхватить побольше земли. Самозваного пана не смущали доходившие до него слухи о войске, что вел на Москву какой-то князь Пожарский. Вроде уже из Ярославля выступил? Но слышал еще и о том, что из Речи Посполитой идет сам Ходкевич – коронный гетман с отборным войском. Гетману такой Пожарский на один зуб!

Установится власть, появится на Белоозере королевский подскарбий, заявлять права на землю и замок будет поздно. Нужно спешить! Будет у него замок да хлопы – кто слово против скажет? Пан Казимир уже подобрал место для родового замка – на высоком холме, что москали именовали Черепом, при слиянии двух рек, где стоял деревянный монастырь. Там обитали упрямые монахи, не захотевшие отдать добрым католикам злато. Ну – сами виноваты. Отдали бы добром – остались живы. Так и сгорели живьем, со своим аббатом. Крест у него, помнится, был из дерева – пфеннига не дадут. Крест этот Казимир выкинул. Или в костер бросил?

От здешней худородной земли прибыли не будет. Зато много рыбы! Неподалеку болота, где добывают железо! Благородному пану, конечно, самому торговать неможно, но всегда найдутся управляющие. А самое главное – по реке Шехони ходят туда-сюда купцы, с которых можно брать пошлину! «О! – пронеслось вдруг в голове у Казимира. – А фамилия родовая будет – пан Шехоньский!» Потом можно поручить ловкому писарчуку провернуть дело о дворянстве[5]. А грехи? Ну, для этого ксендзы есть, было бы злато. Все справедливо – ты отдаешь ксендзу злато, а он тебе отпускает грехи.

В бытность свою егерем по приказу пана они затравили собаками старого нищего, что забрел в лес. С дичью не повезло, и егеря уже смирились, что сегодня их будут пороть, но – пронесло. Пан Браницкий изволил хохотать до упаду! Как-то всем гуртом изнасиловали крестьянскую девку, что не хотела отдавать свою девственность пану. Твердила, что девичий венок отдаст только жениху. Простая мужичка, а туда же… Пан, конечно же, был первым (девку пришлось держать за ноги и за руки), а потом они… После шестого испустила дух. Были жиды-музыканты, которых пан встретил в корчме, приказал раздеть донага и выгнать на улицу, чтобы играли на лютом морозе. Ни сейчас, ни тогда Казька-Казимир не считал, что совершил большой грех. Девка сама виновата – дала бы пану, так еще бы и злотый в приданое получила. А кто просил нищего соваться в лес, принадлежащий пану? Шел бы другой дорогой. И жиды, не пожелавшие уважить пана Браницкого, что от щедрот своих прислал им жареного поросенка? С него, подневольного человека, какой спрос? Пан приказал – он исполнил. Да и теперь, разве он виноват, что москаль не захотел добровольно отдать добро? Отдал бы – никто бы не мучил его жену, и сам был бы цел, и звереныши живы…

Кажется, вечность минула, пока не вернулся казак.

– Гарны дивчины. Можа, живыми до стана довезем, таки не побрезгуй – спробуй, – посоветовал Янош.

– Порося жарьте, пан Янош, – перебил проголодавшийся атаман.

Как же, будет он «пробовать», если их уже «спробовали» не по одному разу! Хотя, может, и будет… Казак, мурлыкая под нос песню про Днiпр, шо красивее да ширшее всяких рiк, нанизал на ветку ольхи прихваченного в Кроминском поросенка и поворачивал его над углями, то так, то эдак. От тушки, покрывшейся ароматной красно-коричневой корочкой, шел одуряющий запах…