– Скоро рассвет, – сказал Хидэаки. Они сидели напротив окна, и Киоко заметила, что его взгляд прикован к горизонту. – Ты когда-нибудь видела, как просыпается Аматэрасу?

– Нет. Мама говорит, что все должны спать, когда спят боги. Они не могут нас защищать в этом мире, поэтому мы должны прятаться в мире снов.

– Да, мне тоже так говорили, – он усмехнулся. – Хорошая сказка, чтобы укладывать детей вовремя.

– Разве это неправда?

Хидэаки хмыкнул.

– Если мне когда-нибудь доведётся повидаться с Аматэрасу, я обязательно у неё спрошу.

– Она же на небе, ты никогда с ней не поговоришь, – засмеялась Киоко. Хидэаки был гораздо старше её. Он уже давно учился у Акихиро-сэнсэя и целый год посещал школу сёгуна, но иногда говорил настоящие глупости.

– Смотри, – он кивнул в сторону окна, и Киоко повернулась. По небу уже разлились розоватые полосы, а глубокая синева превратилась в цвет голубой гортензии. – Пойдём на балкон, оттуда вид лучше.

Рассвет впечатлил Киоко. Когда появились первые лучи, она широко раскрыла глаза и старалась не моргать, чтобы не пропустить ни одного мгновения.

Хидэаки указал на то место, откуда пробивался солнечный свет, и сказал:

– Видишь, Аматэрасу начинает подъём. А вечером опускается. Значит, где-то внизу её можно найти. Только представь, мы могли бы встретиться с богиней! И не просто с богиней, а с самой прекрасной богиней всех миров. Поклониться ей и принести дары, испросить благословения для жителей Шинджу. И даже что-нибудь для себя!

– Я бы попросила меньше дождей в Водном месяце! – восторженно подхватила Киоко. – Чтобы мы чаще ездили в Малый дворец и могли больше отдыхать на берегу Драконьего моря!

– Вот, значит, что для тебя важно, – засмеялся Хидэаки. – Принцесса хочет больше солнечных дней, пусть уж богиня постарается для дочери Первейшего!

– Пусть постарается, – она кивнула, стараясь напустить на себя серьёзный вид, однако губы всё равно расползлись в улыбке.

Хидэаки засмеялся громче, но быстро осёкся и опасливо обернулся на вход в комнату.

– А ты бы что попросил?

– Я? – Он задумался. – Я бы попросил забрать меня в свой мир, на небо. Оттуда наверняка открываются лучшие из видов. Я бы хотел увидеть весь мир…

– Забрать? – улыбка Киоко тут же потухла, а глаза наполнились слезами. – А я? Ты меня оставишь?

– Что? Нет! Нет, конечно! – он обнял её и прижал к себе, отчего Киоко совсем перестала сдерживаться и разрыдалась с громкими всхлипами.

Она уже не боялась, что кто-то проснётся. Пусть услышат, придут и заставят Хидэаки остаться!

– Я тебя никогда не оставлю, слышишь? Сверху я смогу всегда присматривать за тобой. И я попрошу Аматэрасу не забирать меня, пока ты не подрастёшь и у тебя не появится муж. Я же твой старший брат. Мой долг – защищать тебя от всего на свете. Даже от этих слёз, – он провёл большим пальцем по её щеке, но только размазал влагу по коже.

– Тогда я никогда замуж не выйду, – всхлипнула Киоко, пытаясь убрать волосы с мокрого лица. Но слова брата подействовали, ей стало спокойнее. Она даже вспомнила вчерашние слова своей наставницы Аими: «Ваше лицо не должно быть повестью о вашей ками», что означало всегда сохранять невозмутимость, – и выдохнула, отпуская свою грусть, но предательский судорожный всхлип всё испортил. Хидэаки, глядя на это представление, рассмеялся, и Киоко рассмеялась вместе с ним. Да, ей предстоит ещё долго учиться скрывать чувства.

Отсмеявшись, они снова посмотрели на восходящее солнце – оно успело окрасить небо в нежно-голубой и высветить редкие белые облачка – и остаток времени просидели молча.

С тех пор это стало их ежеутренней традицией. Хидэаки поднимался за два коку до рассвета, с наступлением стражи дракона, чтобы успеть подготовиться к занятиям. И, собравшись, скрёбся в дверь Киоко, словно заблудившаяся мышь, которой надоело плутать в бесконечных коридорах дворца, и она решила найти быструю смерть, обратив на себя внимание человека. Больше Киоко не пугалась этих звуков. Они будили ее и делали каждое утро добрее. Она кое-как набрасывала кимоно – в конце концов перестала его даже подпоясывать – и бежала в общую комнату. Через пару месяцев слуги перестали делать вид, что не замечают вылазок детей, и теперь с вечера оставляли для них что-нибудь из еды, а в тёплое и сухое время выносили подушки на балкон. Позже Кая распорядилась перенести туда и один из небольших столов, так что их маленький ритуал превратился в настоящий секрет половины дворца Лазурных покоев, но все слуги надёжно хранили детскую тайну, оставляя императора с императрицей в неведении. По крайней мере, так дети думали.

Беззаветная любовь Хидэаки к Солнечной богине в конце концов передалась и Киоко. Она верила, что та оберегает их – своих утренних детей. Это время стало для неё особенным. С каждым восходом они встречали Аматэрасу. Киоко всегда делала это тихо и благоговейно. Она любила солнце, полюбила Солнечную богиню и выучила наизусть все легенды о ней. И хотя это было не принято, поверила в неё даже сильнее, чем в Инари, мать мира Шинджу, из чьего лона вышел первый человек.

Всё изменилось через четыре года. Был ясный день, ни единого облака. Весь мир был охвачен взором Аматэрасу. Хидэаки отправился с императрицей собирать дикие цветы. Их мать всегда придумывала себе занятия, которые повергали двор в недоумение. Вот и в тот раз: ей принадлежал самый большой сад империи, а ей понадобилась какая-то трава с полей. Но император давал ей полную свободу и своё одобрение, а дети были счастливы к ней присоединиться, потому брат часто сам просил мать взять его с собой.

Но в тот день они не вернулись. С наступлением сумерек отец отправил на поиски отряд, и к утру во дворец привезли бездыханные тела императрицы, принца и четырёх самураев, их сопровождавших. Точнее, то, что от них осталось. Сказали, что они подошли слишком близко к Ши, и их растерзали лесные звери.

Киоко не помнила, как узнала обо всём. И почти не помнила последующие дни. Слёзы и боль где-то внутри, которая разрывала грудь, – вот всё, что сохранилось в памяти, да и то смутно. Горечь утраты быстро сменила пустота, которую вскоре заполнила ненависть. Ей говорили, что виноватых нет. Отец, учителя, даже Кая – все твердили одно: звери редко выходят из леса, но и такое бывает. Видно, в тот день они были голодны. Но Киоко нужно было обрушить на кого-то свой гнев. Она возненавидела лес и мечтала, чтобы отец отдал приказ сжечь его дотла, а потом убить всех животных, что выбегут и успеют спастись. Она тысячи раз представляла себе перед сном, как стоит в первом ряду армии у пылающих деревьев и ждёт, когда появятся звери, убившие Хидэаки, убившие маму. Этой ненависти хватило на несколько месяцев. А потом и она ушла.

После долгих разговоров с Акихиро-сэнсэем и Аими-сан ярость начала отступать. Учитель говорил, что нельзя никого винить за его природу, а наставница напоминала, что грозы в душе бывают, но важно уметь сохранять достоинство, даже когда рушится твой мир. В итоге Киоко с ними согласилась. Она поглубже запрятала воспоминание о смерти родных и больше ни разу не проявила своей отчаянной злости. И ненависть к лесу с его животными остыла. Глупые звери не виноваты в том, что хотели есть. Если кто и мог предотвратить несчастье – точно не они, ведомые животным началом. Нет. Но это могла сделать Аматэрасу.

Богиня, наблюдающая за всем с небесной выси, дарующая защиту женщинам и детям, позволила этому случиться, позволила умереть матери и ребёнку. А они так её любили. Хидэаки точно любил. Он почитал Аматэрасу. Каждое утро наблюдал, как её диск окрашивает чёрное небо багрянцем, съедая звёзды и луну, как он освещает мир – их мир, который рухнул в тот миг, когда Киоко узнала о смерти своих самых близких людей.

С тех пор она решила больше не выходить на их балкон и пообещала себе не встречать ни единого рассвета.

А спустя полгода ей приснился сон. Они с Хидэаки стояли