маститого старца едва не хватил удар. Словно Иван Грозный в строптивого сына, метнул он в Никиту Мостовикова свою самшитовую трость. Однако тот увернулся, схватил папку с эскизами и поспешил на выход.

Для Никиты Мостовикова эта встреча оказалась роковой. Хладеющая, не способная держать рейсфедер рука архитектурного «самодержца» довольно крепко еще удерживала власть. Связи у Тона имелись в самых высоких сферах. После встречи с Тоном московский архитектор не мог уже рассчитывать на казенные заказы.

Но заказы на проекты ему все же делали. В конце века в Москве по проектам Мостовикова было построено несколько представительных зданий, в которых разместились деловые конторы и коммерческие учреждения. Но это было не то, что хотелось строить архитектору. Однако изменить свою судьбу он не мог. Утешался лишь тем, что начал строить наконец для себя и своей семьи то, что давно лелеяло его воображение, - белокаменный заветный дом «Теремок».

Он возводил его несколько лет. Неоднократно перерабатывал проект, дважды ломал постройку и начинал все заново.

Никиту Калистратовича подкосили три тяжелых удара - три смерти: сына Бориса, жены и снохи. Несколько месяцев сидел он в самой большой комнате своего нового «Теремка». Неотрывно смотрел в окно. Почти ничего не ел, ни с кем не разговаривал… Потом здоровье его немного поправилось, и он стал опять ходить с семилетним внуком на прогулки по старой Москве, но к работе вернуться уже не смог.

В доме хозяйничала тетя Оля - родственница покойной бабушки, приехавшая из Петербурга. Некогда она училась в Институте благородных девиц, свободно читала по-французски и итальянски, играла на рояле Шопена и Шуберта, но хозяйкой была никудышной. И сестрой милосердия тоже: если Никита Калистратович начинал, бормоча что-то, метаться по дому, тетя Оля терялась, не знала, что делать, звала на помощь кухарку Авдотью, и они вдвоем водворяли деда Никиту в кресло у окна, где он и затихал.

В декабре 1917 года, когда в центре Москвы началась перестрелка, деду удалось вырваться из дома. Полураздетый, со всклокоченными седыми волосами, бежал он на звуки выстрелов, доносившихся с Никитской: хотел остановить «безумцев», опасаясь, что они разрушат старинный город.

Сначала проклинал красногвардейцев, вопя и стеная:

- Безумцы! Варвары! Гиксосы! Не ведаете, что творите! Потом, узнав, что юнкера втащили пулеметы на башни Храма Христа, повернул обратно и с такими же воплями помчался в сторону Волхонки: он боялся не только за Кремль, который собирались обстреливать юнкера, но и за Храм Христа, по которому красногвардейцы могли открыть ответный огонь. Рискуя жизнью, бегал вокруг Храма, простирал к колокольням иссохшие длани - умолял белогвардейцев спуститься на землю. В него несколько раз выстрелили из винтовки. По счастью промахнулись.

Летом 1918 года в Москве вспыхнул вооруженный эсеровский мятеж. Заслышав выстрелы, дед опять вырвался из дома и помчался к Трехсвятским переулкам, где эсеры поставили орудие, намереваясь обстреливать из него Кремль…

Когда безумие отпускало деда, он становился любознательным и разговорчивым, читал газеты, расспрашивал Вадима о том, что происходит в Москве. Как-то однажды Никита Калистратович властно приказал внуку достать бумагу и чернила.

- Садись за стол! Пиши! Буду диктовать. Надо написать новому правительству весьма важные соображения.

В «Теремке» давно не топили. Окна покрывала толстая ледяная корка. Дед Никита диктовал, сидя в кресле и закутавшись в три одеяла.

«На правах коренного москвича и патриота» Никита Калистратович решительно предостерегал Советское правительство от того, чтобы «беспощадная железная метла революции не вымела и жемчужные зерна подлинной культуры».

Призывая новую власть взять под строгую охрану «святыни», «скрижали» и «сокровища», Никита Мостовиков намерен был составить полный список памятников архитектуры, «кои должны быть сохранены на все грядущие времена».

Этот список с помощью внука он составлял несколько дней. Опасался запамятовать что-нибудь и не включить в свой универсальный список. А в «Теремке» становилось все холоднее. Керосин в лампах давно кончился. Последняя свеча была на исходе.

На двадцать четвертой странице Никита Калистратович начал бредить. У него поднялась температура. Список остался неоконченным. Письмо - неотправленным…

В списке на первом месте значился Храм Христа Спасителя…

* * *

После смерти деда Вадим еще больше оторвался от родного дома, не бывал там подчас по нескольку дней кряду: вместе с другими подростками, которых в Красную Армию по возрасту не брали, Вадим участвовал в нескончаемых авральных работах, помогал в военных госпиталях, выезжал на заготовку дров.

Однажды в его отсутствие появилась в «Теремке» энергичная женщина в полушубке и с наганом на ремне - известная в районе большевичка Маслова. Она сообщила тете Оле о том, что есть решение райкома разместить в доме Мостовикова женсовет. Предложила ей «уплотниться» и твердо пообещала в виде компенсации постоянную хлебную карточку.

Ольга Аристарховна была вынуждена перебраться на второй этаж, в большую комнату, где находилась библиотека Никиты Калистратовича. Библиотеку протапливали. Маслова обязала Ольгу Аристарховну хранить ценные книги - впредь до особого решения райкома.

Окна в «Теремке» оттаяли: в нижних комнатах стали появляться женщины из соседних переулков. Они шли к Масловой со своими тревогами и заботами. Прежде Ольга Аристарховна никого из этих женщин не знала. Теперь же, знакомясь ближе, она, к удивлению своему, находила немало общего с ними. У нее, как и у многих простых женщин с соседних улиц, был где-то родной брат, сражавшийся с неведомыми ей врагами. За него тетя Оля, как и те солдатки, готова была пойти на крайние лишения, лишь бы дождаться того времени, когда он вернется домой целым и невредимым.

Заметив сближение бывшей «институтки» с прачками и кухарками, Маслова предложила Ольге Аристарховне начать в одной из комнат «Теремка» занятия с группой неграмотных женщин.

* * *

Евдокия Петровна Маслова отправилась в женсовет, как обычно, в начале девятого. Когда она сошла с трамвая, то увидела еще издали возле «Теремка» толпу людей. Сразу же почувствовала недоброе.

Из толпы навстречу заведующей женсоветом вышел худощавый молодой человек в кожаной куртке.

- Вы Маслова?

- Да. Что случилось?

- Я сотрудник районного отдела милиции Ефимов Алексей, - он показал свое удостоверение. - Прошу пройти со мной.

Ефимов вошел в коридор первым и остановился рядом с дверью. На полу лежал окровавленный человек в валенках и телогрейке. Рядом валялась берданка.

- Кто этот человек? - спросил Ефимов.

- Наш сторож. Потапов Аким Панферыч, - оторопело промолвила Маслова.

- Зарезан ударом ножа в живот. Его, очевидно, убили первым.

- А что, разве есть… еще?

- Еще двое. Пойдемте на второй этаж. Вы знали Ольгу Аристарховну Кадашеву?

- Она наш инструктор ликбеза. Неужели она?!

- Да, тоже убита.