И напротив, если пророк не в духе, он расскажет о грядущем божьем гневе и так далее. Пророк, живущий, например, в сельской местности, будет делать пророчества в буколическом [49] духе, но если он живет при дворе правителя, то представит Бога как царя, окруженного подданными, а если он военный – как военачальника. Таким образом, пророчества всегда следует интерпретировать в соответствии с личнос- тью пророка и его образом жизни. В этом причина того, что пророки расходятся между собой по многим пунктам, за исключением одного, говорит нам Спиноза, а именно: необходимо жить и поступать милосердно и справедливо. Эти два указания образуют основу Священного Писания, их основная функция состоит в том, чтобы через все эти истории, которые не надо понимать буквально, научить людей быть справедливыми и милосердными по отношению к ближним.

Затем Спиноза задается вопросом об избранности еврейского народа: действительно ли он получил дар пророчества и каково его особое призвание? Философ начинает с объяснения, что понятие «богоизбранности» далеко от наслаждения истинным блаженством: тот, кто испытывает настоящее счастье, не чувствует своего превосходства над другими и не испытывает нужды доказывать это превосходство, утверждая, что он избран Богом: «…тот ведь не знает истинного счастья и блаженства, кто считает себя более блаженным потому, что другим живется не так хорошо, как ему одному, или что он блаженнее и счастливее остальных. Радость, испытываемая им от этого, если только она не ребяческая, происходит не от чего иного, как от зависти и дурного сердца» [50] [10]. Почему же тогда Моисей без устали напоминал евреям, что Бог избрал их среди других народов (Втор. 10: 15), что он с ними и не с другими (Втор. 4: 4–7), что он им даровал привилегию знать его (Втор. 4: 32)? Все просто, отвечает Спиноза: Моисей это делает, «убеждая евреев повиноваться закону» [51] [11] и чтобы «привлечь их к почитанию Бога при их детских понятиях» [52] [12]; поскольку они не могли испытать настоящее блаженство благодаря естественному свету разума, надо было держать перед ними эти хвалебные речи, чтобы заставить их следовать Божественному закону, который заключается в справедливости и милосердии. Моисей таким образом нашел подход к «жестоковыйному» [53] еврейскому народу, чтобы взрастить в нем человечность. Слова Спинозы кажутся довольно жест-кими, но они лишь повторяют то, что говорил Моисей и другие библейские пророки, которые не переставали жаловаться на непокорность еврейского народа и его нежелание открыть сердце божественным указаниям. Мнение Спинозы сильно расходится с традиционным раввинским (и даже христианским) толкованием Библии, ведь он был уверен в том, что идея об избранности еврейского народа объясняется не предпочтениями Бога, но педагогическим приемом, направленным на то, чтобы евреи поняли и приняли Божественный закон, который является одним из непреложных законов природы: «Под управлением Бога (Dei directio) я понимаю известный незыблемый и неизменный порядок природы, или сцепление (concatenate) естественных вещей. Мы ведь выше говорили, а также и в другом месте показали, что всеобщие законы природы, по которым все совершается и определяется, суть только вечные решения Бога (decreta Dei)» [54] [13]. Такая концепция Бога и Божьего промысла очевидно противоречит той, которой придерживаются иудеи и христиане, представляя Бога вне природы, наделенного, как и человек, эмоциями и желаниями, способного полюбить какой-то один народ и открыться ему (или, в случае христиан, особо любящий крещенных людей). Спиноза считает, что приписывание Богу человеческих качеств отражает страх и невежество. Спустя несколько веков Фрейд попытается связать эти «детские» представления о внешнем Боге, всемогущем, любящем защитнике, с растерянностью в тот момент, когда взрослеющий человек понимает, что мир опасен, он однажды умрет, а родители не в силах его защитить. В таком контексте человек наделяет Бога чертами образа родителя [55] [14]. Даже если, как мы увидим дальше, идеи Спинозы намного менее конкретны, чем идеи Фрейда, тем не менее в «Богословско-политическом трактате» он говорит о том же, что и Фрейд. Если подобные мысли зародились в голове философа несколькими годами раньше, то понятно, почему его с такой яростью исключили из еврейской общины.

К тому же Спиноза усугубляет свое положение, задавшись вопросом о богоизбранности еврейского народа. Говоря о том, что идея этой избранности относительна и является результатом педагогического приема, тем не менее философ ее и не отрицает. На самом деле он считал, что по заповедям Божьим (или законам природы) «избрание и призвание их состояли только во временном счастье и выгодах государства» [56] [15]. Снова обращаясь к библейским пророчествам, Спиноза намеревается показать, что единственное, что Бог пообещал патриархам, это создание могущественного государства, основанного на верховенстве закона, которое бы гарантировало народу материальную безопасность:

«…в законе даже ничего иного не обещается за повиновение, кроме постоянного благополучия государства и прочих удобств в этой жизни, и наоборот, за непокорность и нарушение завета обещаются гибель государства и величайшие невзгоды» [57] [16].

Таким образом, эта коллективная избранность – временная: понятие богоизбранности утратило всякий смысл с момента разрушения теократического государства Израиля более 2500 лет назад. С тех пор на евреев распространяется не Закон Моисея, но, как и на всех людей, предписания природных законов, и Божий Закон, «тот закон, который написан в сердце или душе» [58] [17] и учит правильному и доброму поведению.

Спиноза заканчивает свое размышление о пророчестве, говоря о том, что необходимо отличать божественный закон, то есть настоящее знание и любовь Бога и религиозные обряды. Истинный божественный закон, по мнению Спинозы, заключается не в соблюдении ритуалов, а в следовании высшему благу, блаженству, которое рождается благодаря пониманию и любви Бога. Эта тема главная в «Этике». И мы к ней еще вернемся, но раз она затрагивается уже в «Богословско-политическом трактате», начнем с ней разбираться. Возвращаясь к максиме Аристотеля, согласно которой разум (древнегреческое слово noos) – это лучшая часть нашего существа, наше высшее благо и наибольшее блаженство состоят в совершенствовании нашего разума. Аристотель утверждал, что созерцательная деятельность разума, самого богоподобного, что в нас есть, заключает в себе совершенное блаженство [59] [18]. Спиноза дополняет это утверждение: «любовь к Богу есть высшее счастье и блаженство для человека» [60] [19]. Из этого следует, что божественный закон, написанный в нашем разуме и в нашем сердце, состоит в любви к Богу