пытался с ними заговаривать, всё бесполезно. Они работали так, словно тебя не сущестовало, не отвлекаясь ни на секунду. Потом просто собирались, загружали грузовики, забирались в них и уезжали в какую-то свою неведомую даль, полную свежих продуктов и новых вещей. Что они делали с просрочкой, которую забирали с собой — вопрос интересный, не единожды мной им заданный. Но так как ответа я ни разу не получил, то в конце концов вообще перестал спрашивать. Когда приходил сюда в последний раз вечером посмотреть на работу Поставщиков — уж и запамятовал. Выполняют люди свою миссию — и пусть выполняют. Зачем лишний раз их тревожить и потом в отчете писать одно и то же тысячный раз.

Всегда с замиранием сердца, затаив дыхание, проходил я мимо касс, особенно, когда выходил из Магазина с загруженной тележкой — казалось, что сейчас кто-то окрикнет «Куда пошёл?! А ну, стоять! Платить кто будет?» Но никто не окрикивал. Бывало, я специально, ради эксперимента, загружал телеги доверху и укатывал их себе домой, разгружал, возвращался в Магазин, нагружал по новой и опять укатывал. Однажды заполнил дом вместе с сенями всякой всячиной до потолка, так что пришлось в баню на некоторое время переселиться. Не из жадности или опасения, что поставка продуктов в Магазин может неожиданно прерваться — просто хотелось эксперимент поставить, посмотреть, что будет, если я так поступлю. Ничего не случилось — пришлось писать очередной отчёт в бане, где среди прочего — подробно рассказывать о своём беспримерном набеге на Магазин. В общем, вскоре мне всё это надоело, да и многие продукты без морозильной камеры и холодильника "поплыли" и начали пованивать. К концу недели я уже был готов сам продукты из дома выкидывать, написал жалобу в отчетной тетради с просьбой извинить меня и освободить мой дом от хлама и мусора.

Посредник, приходящий один раз в неделю, чтобы забрать отчетную тетрадь и унести её, куда положено, ничуть не удивился, когда остановился напротив распахнутой настежь двери в сени и увидел битком набитое помещение. И даже не поморщился от запаха, идущего оттуда. Ушёл сразу после того, как я молча вручил ему тетратдь. А на следующий день на длинномерном грузовике приехала бригада Поставщиков: не произнеся ни слова, взялись за дело, часа два у них ушло на то, чтобы вынести всё, что я принёс из Магазина, прибрались и даже проветрили дом, так что, когда они уехали, а я вошёл внутрь, там пахло утренней лесной свежестью, на полу и вещах не было ни пылинки, и царил порядок, как в музее.

Преодолев странное пространство между кассами, где, казалось, не существовало воздушной среды, в которой могли бы распространяться звуки — телега бесшумно катилась по мраморному полу, шаги тонули, как в вате. И невозможно было проверить, есть тут воздух или нет, потому что передвигаться приходилось, затаив дыхание. Когда мы с Микаэлой наконец-то оказались по ту сторону кассового ряда, оба громко и почти одновременно ваздохнули с обленгченнием.

— Ты можешь мне объяснить, зачем держать тут все эти кассы? — голос Микаэлы, может быть, и хотел бы стать возмущенным, но это у него не получилось. — Всё равно ведь не запрещается брать в магазине всё… Нет ни охраны, ни кассирш… Но при этом кассы не убирают. Не понимаю я этого. Убери ты эти проклятые кассы, и дышать станет легче.

— Возможно, именно в этом-то и вся загвоздка. Кассы не убирают, чтобы сохранить в нас элемент напряженности и тревоги. Чтобы оставить нам напоминание: не всё здесь так просто и не совсем бесплатно… Иначе мы расслабимся, превратимся в простых обывателей, в обычных потребителей. Будем есть, спать, иногда прогуливаться… Подробные отчёты перестанем составлять, мозги совсем засохнут… А так мы проходим мимо касс и вспоминаем, что у нас есть работа, которая оплачивается — вот, целый торговый центр, где есть всё, что душе угодно, и можно брать, что заблагорассудится… Мы ни в чём не нуждаемся, практически любой наш запрос быстро рассматривается и удовлетворячется… Сплошные пряники… И этот длинный ряд касс, вызывающий в нас на короткое время легкую тревогу — не такой уж и страшный кнут… Можно перетерпеть…

— Как ты всё замечательно объяснил! А то я ходила мимо касс, поджав хвост, боялась, злилась… Хотелось взять что-нибудь потяжелее да раздолбать их одну за другой… А тут ты с этим объяснением… Теперь я своё мнение поменяю, зауважаю кассы и особенно тех, кто за ними стоит… Или не стоит… Сегодня обязательно засяду за развернутый отчёт — он будет очень длинным и почти полностью посвященным кассам, моим переживаниям и раздумьям, связанными с ними… А в конце недельного отчёта потом напишу своё пожелание: не могли бы вы нафиг убрать все эти кассы… Никогда ещё такого не просила… Но ты сегодня сподвиг меня на это…

Я мельком взглянул на Микаэлу, идущую рядом, чтобы понять — шутит она или говорит серьёзно. Но по её очень правильному профилю ничего нельзя было разобрать.

— Тебе, кстати, тоже советую… — продолжала Микаэла, толкая свой взгляд вперёд, словно таран, освобождая им себе пространство для ходьбы. — Если ещё никогда не делал такого запроса, сделай. Представляешь, если сразу два свидетеля с соседних участков сделают одинаковый запрос. Наверняка, его не смогут игнорировать… Как чудесно тогда мы заживем, когда однажды придём в магазин, а там нет ни одной кассы… Пропадёт последний кнут — останутся одни пряники…

Зачем-то Микаэла сегодня упорно шла вместе со мной — никогда она так не делала. Встречались, болтали, расставались — вот и всё, чем обычно заканчивались наши встречи в Торговом центре. Но сегодня Микаэла прошла вместе со мной мимо касс и не отставала дальше. Я не знал, как от неё избавиться — не говорить же ей прямым текстом, что я желаю остаться один. Помолчав немного, она продолжала говорить:

— Я много раз читала тебе наизусть стихи, которые Сорго посвящает мне… У меня хорошая память… Он почти каждый день, когда мы с ним встречаемся на нашей границе в церкви, читает новое стихотворение… Сидит там на лавочке, воздев лицо, словно молится, а сам всё время оглядывается, ждёт, когда я войду… И вот я вхожу… Церковь как всегда безлюдна… Нет ни души кроме Сорго… Я подхожу к нему, сажусь на соседнюю лавку, смотрю далеко, где амвон и возвышается крест… Сорго меня приветствует и сразу же, без предупреждения начинает читать новое стихотворение, посвященное мне… У меня такая память — если в неё что