сторожили господ. Так никто не мог проникнуть внутрь, не толкнув дверью холопа.

Плотно закрыв бутылёк, Белый спрятал его обратно в карман и отошёл на несколько шагов, подождал.

Старый большой дворец едва слышно поскрипывал, будто дышал во сне. Шумели летучие мыши на чердаке. Сверчок тянул свою унылую песню где-то за стеной. Белому нравилась его работа. Она обычно была тихая, спокойная. Он всегда приходил по ночам. Это Грач любил шум, крики, вопли. Брату слишком нравился страх. Белый, как и все мертвецы, предпочитал покой.

Держа наготове нож, он тихо приоткрыл дверь. На пороге и вправду лежал мужчина. Темноволосый. Здоровый, точно медведь. Такого бы в поле отправить пахать, а не в дом прислуживать мальчишке. Заснул мужчина на боку, неловко скорчившись на постеленном тюфяке и прикрывшись одеялом. Белый не стал зря его трогать, опасаясь разбудить. На такого здоровяка порошок мог слабо подействовать. Он проткнул шею сбоку, под кадыком, чтобы задеть нерв. Сердце раба остановилось быстро. Он даже не проснулся.

Белый вытер лезвие об одежду убитого. Он не любил грязь. Перешагнуть здоровяка было сложно, он занимал собой всё пространство. Неловко соскользнула нога. Белый схватился рукой за стену. Что-то глухо стукнуло.

Но никто, кажется, этого больше не услышал.

Дверь в ложницу мальчика была приоткрыта. Окно распахнуто. А постель пуста. Белый застыл на пороге. Глаза забегали по углам. Где мальчишка?

Куда он мог деться? Спрятался под кроватью? Белый заглянул туда. В сундук? Его тоже проверил. Под лавкой не спрятаться, под столом тоже. Белый больше не скрывался. Он зажёг свечу, осмотрел все покои. Мёртвый раб. Больше никого.

И куда делся мальчишка?

Дети часто боялись спать одни, а это его последняя ночь дома… Что, если…

Белый потушил свечу, вышел из покоев. Вряд ли мальчик бросился бы за утешением к отцу. До пяти лет дети спят в покоях матери. Но Константин старше. Стоило проверить женскую половину.

Быстрее, уже помня повороты, Белый поспешил назад в сени.

* * *

– Доброй ночи, родная, – мать коснулась губами лба Велги.

Девушка задержала её руку в своих, поцеловала каждый пальчик.

– Я буду скучать.

– Я тоже.

Огонёк свечи дрожал, отчего по стенам ложницы плясали тени. Тёплый свет делал черты лица матери мягче, а улыбку приветливее.

– Ма-ам, – протянул от двери Кастусь. – Пошли.

Он отнимал мать у Велги даже теперь. Даже в миг прощания. Обида клокотала внутри, и сдержать её уже было невозможно.

– Ты ещё вернёшься домой, когда станешь князем! – воскликнула Велга. – А я уезжаю навсегда.

Брат насупился, прижимая к себе мартышку. Белка обнимала его лапами за шею. Все, даже глупая мартышка, любили Кастуся больше, чем Велгу, хотя он был плаксивым, бестолковым и избалованным.

– Родная, ты уже взрослая, а он совсем ребёнок. Ему куда страшнее покидать дом, – мать погладила Велгу по голове, а она вцепилась в её ладонь, не желая отпускать, и Осне пришлось отнять руку силой.

– Мне тоже… – Велга сдержала слёзы и обидные слова.

Она была взрослой девушкой. Скоро ей должны были заплести две косы и уложить под плат. Скоро она должна была стать женой, затем матерью, и тогда ей пришлось бы возиться с такими же плаксивыми, глупыми детьми, как Кастусь.

«Ох, надеюсь, мои дети ни капли не будут похожи на этого дурака».

Старшие братья были умными, смелыми, красивыми. Из всех хлопцев в Старгороде они считались самыми видными. Как жаль, что именно их забрали бурные воды Вышни. Почему не Кастусь утонул? Почему не он?

Мать и брат ушли.

Велга помедлила, глядя на закрытую дверь, не выдержала, на цыпочках прокралась к покоям матери и уже потянулась к двери рукой, когда услышала отцовский голос:

– Никак тебе не угодить…

Раздались его тяжёлые шаги. Он ходил из угла в угол, и Велга ясно представила его озабоченное лицо.

– Что ты от меня хочешь?

– Хочу, чтобы ты не торговал жизнями моих детей, – сердито процедила мать.

Велга с трудом узнала её голос, таким несдержанным и раздражённым он был.

– Я уже потеряла двух сыновей. Ради чего они погибли, Кажимеж? Ради платков да ковров? Да чтоб им всем в реке сгинуть.

– Родная моя…

– Убери от меня руки, – послышался шлепок. – Ты мог найти Велге жениха, который защитит её от всех бед, ты мог уберечь Кастуся, а ты… Я не сказала Велге, чтобы её не тревожить. Но тебе всё скажу. Ты торгуешь жизнями детей, как платками на ярмарке.

– Я как раз делаю всё, родимая, чтобы никто и никогда не посмел причинить им вред. Чтобы не над ними властвовали, а они надо всеми…

– Князья чаще разбойников теряют свои головы, старый ты дурак.

Хлопнула дверь. Верно, мать из горницы ушла в спальню. Слышно стало, как тяжело и горько вздохнул отец и медленно прошёл к двери. Велга со всех ног кинулась обратно в свои покои. Сердце громко стучало в груди, босые ноги почти не касались деревянного пола.

– Сладость моя, ты же застудишься. Зачем босиком бегаешь? – встретила её обеспокоенная нянюшка. – Ложись скорее в постельку, согрейся. А я тебя укрою потеплее.

Она расцеловала Велге ручки, укутала ножки, вытерла платочком слёзки.

– Украшения надо снять, пряничная моя.

– Оставь височные кольца. Они… Буривоев, – жалобно попросила Велга, и на этот раз нянюшка спорить не стала.

– Дорогая моя, – сказала она, – не печалься. Тебя ждёт красавец-жених, он богатый, щедрый.

Она подоткнула Велге одеяло, но та тут же вылезла из-под него, потянула за ворот. Дышать было нечем. В ушах звенели височные кольца, и всё слышался разговор родителей: злой, грубый, слишком честный. Никогда при детях они не общались между собой так. Мать слова дурного не смела произнести, а оказалось, что за закрытыми дверями они грызлись точно кошка с собакой.

– Откуда ты можешь знать про моего жениха? Вдруг он жадный и страшный?

– Твой отец не мог выбрать такого жениха для своей дочери. Господин Кажимеж долго искал подходящего хлопца.

Нянюшка поставила свечу у золотого сола в углу, зашептала слова молитвы.

– Попроси утешения у Создателя, душа моя, – позвала нянюшка.

– Я уже молилась сегодня, – отмахнулась Велга.

Наконец потухла свеча, и ложница погрузилась во тьму.

Велга откинулась на мягкие подушки, вытерла мокрые от слёз щёки. Темнота окружала со всех сторон, она заставляла чувствовать острее, ярче, и только голос нянюшки убаюкивал печаль.

Громко шаркая, нянюшка дошла до своей лавки.

– С того самого дня, как ты родилась, Велгушка, князь Кажимеж искал достойного тебя жениха. Он сразу сказал, что это будет не старгородец. Поэтому и имя тебе дали не нашенское,