Ларин оторопело посмотрел на командующего и мрачно отмахнулся:

— Сейчас не до поэзии, Родион Яковлевич!

В гостинице к ним подошёл офицер в форме НКВД. Увидев его форму, Ларин вовсе сник. Он немного успокоился лишь после того, как услышал от офицера: им заказаны номера, в которых следует находиться безотлучно, так как в любой момент может последовать вызов в Кремль.

Разместившись в гостинице, Малиновский и Ларин стали ждать звонка из приёмной Сталина. И если длительное ожидание в обычных обстоятельствах, не предвещающих ничего чрезвычайного, переносится любым человеком тяжело, изматывая его нервы, то это ожидание превратилось в настоящую пытку.

Прошёл первый день, наступил второй, а Кремль, будто намеренно издеваясь, не подавал никаких признаков жизни. Может, вождь и впрямь позабыл о них, уже вычеркнув из списка живущих на Земле? Или специально нагнетал атмосферу безнадёжности?

В первые сутки ждать было легче: Малиновский обзвонил знакомых в наркомате обороны, Ларин перекинулся короткими фразами со знакомыми в отделах ЦК. Обстоятельных, а тем более дружеских разговоров не получилось: даже самые словоохотливые знакомые, которые прежде были рады пообщаться, теперь предпочитали говорить сухо, неопределённо и официально, ссылаясь на огромную занятость.

— Всё ясно, — с горечью констатировал Ларин. — Нас уже списали. Вступил в силу известный закон: падающего толкни, упавшего лягни.

— Если мы будем казнить самих себя, нам и Лобное место не потребуется, — Родион Яковлевич попытался вывести друга из подавленного состояния. — Не лучше ли подумать о том, что мы ответим Сталину, скажем, на такой вопрос: каким образом вывести фронт из нынешнего состояния?

— Оптимист ты, Родион, великий оптимист! — Ларин был поражён выдержкой Малиновского. — Неужто даже сейчас голова способна так мыслить?

— А для чего тогда эта самая голова дана человеку?

— Не знаю. Мой мозг совершенно парализован. Впереди — тьма. То, что произошло с нами и с нашим фронтом, — катастрофа. Непоправимая и безысходная...

— Безысходная? Непоправимая? — в голосе Родиона Яковлевича послышалось раздражение. — Катастрофа — да, согласен. Но это ещё не конец света. Ты не хуже меня знаешь, что безвыходных положений не бывает!

— Наше положение как раз такое, — буркнул Ларин.

Такого рода разговоры вспыхивали в номере время от времени, как вспыхивает пламя костра, когда в костёр этот подбрасывают хворост. Малиновский всё больше осознавал, что все его старания переубедить старого друга, заставить его воспрянуть духом оказываются тщетными.

Прошли и вторые сутки бесплодного ожидания. Родион Яковлевич попытался читать обнаруженную в номере книгу, но всё, что он воспринимал глазами на её страницах, шло мимо сознания, не оставляя никаких следов. Ларин время от времени включал радио и ещё сильнее паниковал: спокойный голос Юрия Левитана сообщал о новых оставленных городах, о боях «местного значения» или о том, как некий колхозник выстрелом из охотничьего ружья уложил сразу двух немецких офицеров.

Еду из гостиничного ресторана приносили в номер. В обед Ларин без всякого энтузиазма ковырнул вилкой котлету и отодвинул от себя тарелку.

— Ешь, — требовательно посоветовал ему Родион Яковлевич. — Для того, чтобы выстоять в Кремле, нам потребуются силёнки.

— Не лезет, — уныло произнёс Ларин. — В горле застревает.

— Может, потому, что за всё время ни разу горло не промочили? — улыбнулся Малиновский.

— И то правда, — ухватился за эту фразу Ларин. — Давай по рюмке.

— Да грош нам цена, ежели по рюмке! Звони в ресторан.

Запотевшая от холода бутылка водки через пять минут стояла в номере.

— За что выпьем? — осторожно спросил Ларин.

— Как за что? — Вопрос удивил Малиновского. — Разумеется, за грядущую победу.

— За победу? — глаза Ларина оживились. — Прекрасный тост. Вот только одна неувязочка. Стоим мы с тобой на вершине Эльбруса... ну, не мы лично, конечно. А чуть пониже — немецкие егеря. А мы выпиваем за победу?

— А вот эти стенания лучше бы прекратить, — мягко, но настойчиво посоветовал Родион Яковлевич. — Это не твои слова, Иван. Ты же веришь в победу?

— Извини, Родион, сорвался, — голос друга дрожал от волнения. — Товарищ Сталин абсолютно прав. Паникёров надо уничтожать. Безжалостно.

— Понимаю, что сорвался. С кем не бывает! Верю в тебя, ты же волевой человек.

Ларин неопределённо покачал головой.

— Так что же — за победу? — Малиновский посмотрел другу прямо в глаза.

— За победу, — негромко отозвался тот, опорожняя рюмку.

Принялись за еду. Ларин то и дело наполнял рюмки. Теперь пили уже без тостов. Малиновский молчал: по его убеждению, главный тост уже был произнесён и все другие были бы сейчас совершенно лишними и даже неуместными. Ларин пил, но водка не брала его. Он чувствовал себя абсолютно трезвым, и это пугало: значит, не в состоянии отогнать от себя чёрные мысли, которые, кажется, уже навсегда взяли его душу в плен.

В результате была заказана ещё одна бутылка водки. А тут ещё в гости зашёл знакомый полковник из Генштаба, и они «сидели» уже втроём едва ли не до рассвета. Наконец под утро уснули.

Родион Яковлевич спал настолько крепко, что его смогли бы разбудить разве что залпы «Авроры».

Однако «Авроре» давать залпы не пришлось. Её роль выполнил офицер НКВД, бесцеремонно растолкавший спящего командующего.

— Какого чёрта? — приходя в себя, возмутился Родион Яковлевич.

Офицер что-то сказал, но Малиновский не разобрал его слов: за окном всё гремело и сверкало. Над Москвой разразилась такая гроза, что Малиновскому сперва показалось, будто он вовсе и не в столице, а на командном пункте своего фронта.

— Товарищ генерал! — Офицер был напуган: а вдруг ему не удастся поднять на ноги командующего фронтом? — Вас и товарища Ларина вызывает товарищ Сталин! — выпалил он, пытаясь перекричать громовые раскаты за окном. — Вам приказано быть в Кремле ровно в семь ноль-ноль!

— В семь ноль-ноль? — моментально переспросил Малиновский. — А сколько сейчас?

— Сейчас? — Офицер взглянул на свои наручные часы. — Шесть часов двенадцать минут.

— Так что же вы раньше не разбудили? — вскочил Малиновский. — Быстрее будите Ларина!

Родион Яковлевич, словно солдат, поднятый по тревоге, быстро оделся и устремился к умывальнику.

В считанные минуты Малиновский был готов, чтобы отправиться в Кремль. Мундир сидел, как всегда, ладно, отливали глянцем сапоги. И весь он являл собой человека здорового, энергичного, уверенного в себе, готового