Несколько мгновений в зале стояла тишина; молчание прервал великий герцог:

— Герр Бинцер, вы сознаете, что значит для меня и для сеньора Пакено Пунта-Эрмоса? Вам следует знать это, чтобы между нами не возникло недопонимания. Замок дона Херонимо Счастливого и прилегающие к нему владения — это наше последнее прибежище, запасной ход, через который два бедных лиса смогут ускользнуть, когда их обложат со всех сторон. Как вы сами сказали, наше положение вам известно, а значит, вам известно и то, что в любой момент Менорка может стать, как говорит мой друг Пакено, банкротом de jure; de facto мы уже давно им являемся. Когда я принял бразды правления (герр Бинцер невольно фыркнул, услышав слово «правление» из уст человека, находящегося в столь бедственном положении), Пунта-Эрмоса была заложена Апельману из Барселоны.

— Апельману и сыновьям, — поправил герр Бинцер. — Знаю.

— Нет, только старику Апельману — тогда его сыновья еще не были в деле. Их фирма — самый крупный наш кредитор.

— Помимо Доминго Уэльваса из Мадрида и Вивиани из Марселя, — сухо добавил герр Бинцер.

— Я вижу, вы хорошо осведомлены. Так или иначе, мы собрали шестьдесят тысяч, которые требовались, чтобы выкупить у Апельмана Пунта-Эрмоса; замок был заложен за сорок тысяч, остальное составляли проценты и административные расходы, накопившиеся в правление моего отца. Затем я отдал замок в наследственное владение сеньору Пакено. В случае банкротства мы сможем укрыться в Пунта-Эрмоса. Равно как и в том случае, если нам наконец надоест спасать наше положение, чего мы, как ни удивительно, до сих пор не перестали делать.

Герр Бинцер хитро засмеялся:

— Известный трюк. Отчуждение имущества, направленное на обман кредитора, — у нас в Германии за это ох как наказывают.

— Вы ошибаетесь. Об отчуждении имущества и недобросовестном отношении к кредиторам можно было бы говорить только в том случае, если бы я сделал это в последнюю минуту с целью обмануть людей, предоставивших мне займ. Но я сделал это пятнадцать лет назад, и кредиторы мои — люди особого сорта. Да и вообще, у нас, великих герцогов меноркских, и без того достаточно дурная репутация.

Великий герцог через стол протянул руку сеньору Пакено, и тот, растрогавшись, поцеловал ее. Теперь господин из Франкфурта обратился к дону Рамону с гораздо большим почтением:

— Так сколько же вы хотите?

— Теперь вы знаете, герр Бинцер, как ценна для нас обоих Пунта-Эрмоса; а знаете ли, какую цену дают за нее другие? Выкупив замок у Апельмана, я пригласил оценщиков, просто так. За него давали самое большее сто двадцать пять тысяч песет. С тех пор прошло пятнадцать лет. Принимая во внимание инфляцию, по нынешним, скажем, сто пятьдесят тысяч. И вдруг вы, герр Бинцер, вы, искушенный бизнесмен из Америки, предлагаете триста…

Герр Бинцер, который уже успел, не спрося разрешения, зажечь сигару, поспешно отложил ее в сторону.

— Триста тысяч, да, — сказал он, — но, признаться, вы застигли меня врасплох, действовали силой. Вначале я предлагал сто… я…

Великий герцог поднялся. Уголки его губ были чуть тронуты улыбкой.

— Так значит, вы берете свои слова обратно, герр Бинцер, — сказал он. — Я так и думал. Вы безответственный человек, и, очевидно, к вашим словам о ста тысячах стоит относиться так же серьезно, как и к словам о трехстах. Вы, вероятно, вообще не собирались приобретать землю. Вам, очевидно, хотелось только позабавиться за наш счет. Я сожалею, что на мгновение поверил в серьезность вашего предложения, но теперь мне остается только пожелать вам приятного дня.

Великий герцог сделал несколько шагов по направлению к двери, словно указывая дорогу герру Бинцеру. Лицо последнего исказила гримаса испуга.

— Ваше высочество, — быстро залепетал он, — вы совершенно неправильно меня поняли. Если я и шутил, то только когда говорил о том, что вы застали меня врасплох и действовали силой. Вполне возможно, что участок не стоит больше ста пятидесяти тысяч, но, zum Teufel,[18]он понравился мне, прекрасное местоположение… по мне, он стоит триста тысяч. Я богат, парой купюр больше, парой меньше… Я не отказываюсь от своих слов.

Он смотрел на великого герцога с выражением напряженного интереса. Лицо его высочества было непроницаемо.

— Простите, герр Бинцер. Я понимаю, что вы серьезный делец и что для вас Пунта-Эрмоса может стоить триста тысяч. Но причины, о которых я вам только что рассказал, заставляют меня и сеньора Пакено оценить эту собственность дороже. Если бы мы решились продать ее, то оценили бы ее по меньшей мере — заметьте, по меньшей — не в триста тысяч, а в полмиллиона.

Из груди сеньора Пакено вырвался вздох отчаяния. В мыслях он уже спасся от Семена Марковица и предстоящего краха; Пакено был так счастлив, что едва слушал дона Рамона и только ждал момента, когда тот примет щедрое предложение проклятого немца. Что с того, что они останутся без «последнего прибежища»? Ведь у них есть монастырь в Барселоне — но его высочество заломил невозможную цену и испортил все дело. Полмиллиона — об этом даже смешно говорить! Пакено с укоризной взглянул на своего господина: лицо герцога было неподвижно и непроницаемо, как железная маска; Пакено перевел взгляд на герра Бинцера, чтобы убедиться в справедливости своих мрачных предположений… и вздрогнул от изумления. Лицо немца представляло своеобразный этюд о человеческих страданиях. Его маленькие прищуренные глазки, словно привороженные, глядели на каменное лицо дона Рамона, толстые пальцы мяли скатерть, а уголки губ непрестанно подергивались — то ли от обиды и злобы, то ли от растерянности, то ли от внезапного прилива энергии. В первую минуту можно было подумать, что он вот-вот разразится холодным глумливым смехом; спустя минуту его мысли, по всей видимости, приняли другой оборот. Казалось, он почти готов согласиться, после чего, безусловно, снова впадет в задумчивость и в неприятном изумлении и злобе воззрится на герцога. Сеньор Пакено не верил своим глазам. Бинцер сомневался, он не говорил «нет»!

Внезапно герцог вздернул брови, словно говоря: я так и знал, цена слишком высока для вас! И в то же мгновение лицо герра Бинцера сковала гримаса решимости. Совладав с собой, он произнес с явно наигранным высокомерием:

— Ха, вы крепкий орешек! Полмиллиона не шутка! Думаете обобрать первого честного бизнесмена, который попался вам за долгие годы? Ха-ха, вам повезло, что вы имеете дело с таким добродушным парнем, как я. Ваша цена нелепа, абсурдна, любезный, другой не стал бы раздумывать и минуты. Но, wahrhaftigen Gott,[19]я подумаю… Да! Вы не поверите! Teufel hol mich,[20]я даю вам полмиллиона! Что скажете, а? Нужно же было так влюбиться в ваш остров!

Дальше сеньор Пакено не слушал: задыхаясь, он сполз на стул. Madre de Dios,[21]так времена чудес еще не миновали! Полмиллиона! Можно рассчитаться с Семеном Марковицем, и в казне еще останется двести тысяч наличными. Но в следующее мгновение он подскочил на месте, потому что великий герцог, откинувшись на стуле, расхохотался так, что от вибраций его грузного тела задрожал пол. Герр Бинцер воззрился на него в испуге, будучи совершенно уверен, что перед ним сумасшедший — человек, обезумевший от чрезмерного счастья. Внезапно великий герцог оборвал смех и произнес, обращаясь к щедрому немцу: