На лице Доркас отразились в равной степени недоверие и испуг. Тем не менее она показала Лили, как чистить щеткой с графитом и полировать наждачной шкуркой решетку, щипцы и кочергу. Это была грязная, утомительная работа, отнимающая много времени. Переходя от одного камина к другому, а затем и к третьему, Лили все никак не могла уразуметь, какой смысл в том, что она делает. Что толку начищать каминную решетку до блеска, если вслед за этим приходится разжигать огонь и пускать все свои труды насмарку? Почему бы не чистить решетку хоть через день, а еще лучше раз в неделю?

Поблизости, разумеется, не было никого, с кем она могла бы обсудить этот вопрос, но он приходил ей на ум снова и снова по мере того, как тянулось это бесконечное первое утро: поводов было предостаточно. Зачем мыть каменный пол в судомойне каждый день перед завтраком? Какой смысл каждое утро выбеливать ниши подвальных окон? И неужели бронзовые ручки, петли и накладки дверей нуждаются в ежедневной полировке?

К половине восьмого она умирала с голоду и устала так, будто проработала полный день. Однако завтрак в столовой для слуг состоял всего-навсего из кусочка сыра и пресной лепешки, оставшихся после вчерашнего ужина, да кружки пива. Каждый кусочек показался Лили манной небесной, она ела так, словно сразу после завтрака ей предстояло умереть. Миссис Хау сидела во главе длинного деревянного стола под намалеванным на стене изречением, гласившим: “Чистота – залог благочестия”. В ее присутствии разговаривать было невозможно, разве что шепотом, почти украдкой. Стрингер, дворецкий, молча сидел на противоположном конце стола. Оба они не принимали участия в трапезе. Между ними – по старшинству, принцип которого оказался слишком сложным для понимания Лили, – располагались все остальные слуги: камердинер хозяина (это был Трэйер), повариха, горничные, поломойки, судомойки, поварята, конюх и два его помощника, кучер, три лакея, молочницы и прачки.

Она поняла лишь, что занимает в этой иерархии самую низшую ступень. Преимущество такого положения заключалось в том, что ее ирландский акцент тоже мог еще немного отдохнуть за ненадобностью. Единственным сотрапезником, обратившим на нее внимание, оказался конюх, огненно-рыжий голубоглазый весельчак и плут по имени Гэйлин Маклиф. По его собственному признанию, во всем Корнуолле не найти другого парня, который так ловко управлялся бы с лошадками – четвероногими и двуногими, – как он сам. Лили его заигрывания показались чрезвычайно нелепыми и безобидными. Небольшого роста, жилистый и крепкий, он слегка косил на один глаз, но это его ничуть не портило, даже наоборот, только усиливало его привлекательность. Он был неотразим. Слушая его хвастливые байки, Лили почувствовала себя почти довольной жизнью, как вдруг заметила через стол нахмуренное и обиженное лицо Лауди. Ее жизнерадостное дружелюбие исчезло без следа, по всему было видно, что она ревнует. Поняв это, Лили умолкла и до самого окончания завтрака просидела, уткнувшись носом в тарелку.

Остаток утра прошел в самых разнообразных хлопотах на кухне. Она получала робкие указания от Доркас и бесчисленные приказы от миссис Белт, острой на язык седовласой поварихи. Ближе к полудню миссис Хау зашла в судомойню, где Лили мыла посуду, и, трясясь от негодования, никак не вязавшегося с тяжестью проступка, сообщила ей, что она плохо вычистила каминную решетку в библиотеке и придется сделать это заново. Шатаясь от усталости, девушка вернулась в библиотеку, вооруженная щеткой и наждаком, и принялась за работу.

Лауди нашла ее там четверть часа спустя.

– Бог мой, да ты глянь на себя-то! Лицо у тебя – ну точь-в-точь как у лакея леди Алисии, но он-то арап, сроду такой. На, держи.

Лили взяла скомканный носовой платок, который протягивала ей Лауди, и протерла щеки, с ужасом обнаружив на нем неимоверное количество жирной черной сажи.

– Кто такая леди Алисия? – спросила она, вытирая почерневшие до локтей руки.

– Приятельница хозяина. Приезжает иногда к гости вместе с его матерью. На, держи еще вот это.

И Лауди протянула ей выцветший застиранный чепец с измочаленными завязками.

– Ох, Лауди! Я расплачусь, как только смогу, честное слово.

– Да ну тебя! Быстро побежали вниз, пока хозяин не вернулся.

Работу низшей прислуги в барских покоях, как поняла Лили, полагалось заканчивать до обеда, чтобы, не дай Бог, не оскорбить неприглядным зрелищем взор кого-либо из “благородных” после часа дня.

– Хау говорит, что тебе надо еще раз выбелить колодцы подвальных окон, утром, мол, не справилась, а потом вернуться сюда и закончить, – пояснила Лауди, глядя, как Лили прячет под чепцом свои темно-рыжие волосы. – Красивые у тебя волосы, – добавила она со вздохом, перебирая свои собственные короткие черные кудряшки.

Лили вспомнила, как Гэйлин Маклиф флиртовал с нею за завтраком.

– Вот и мой ухажер так считает, – вдохновенно солгала она, слишком поздно вспомнив, что ей положено быть ирландкой.

– А у тебя есть ухажер?

– Ну да, мы помолвлены.

И опять лицо Лауди осветилось широчайшей щербатой улыбкой.

– Ну что ж, – заметила она, ведя Лили вниз по черной лестнице, – это же отлично!

Обед прошел так же безрадостно, как и завтрак. Лили казалось, что у нее не хватит сил подняться из-за стола. То, что с нею происходило, даже в самом бурном порыве фантазии уже никак нельзя было назвать приключением. Больше всего на свете ей хотелось прилечь где-нибудь хоть на несколько минут и закрыть глаза. Все тело ныло, взывая об отдыхе, кожа на ладонях была содрана, ногти обломались и почернели. Накопившаяся усталость была столь велика, что одной лишь еды не хватало для восстановления сил. Но ей еще предстояло белить ступени, щипать кур, лущить горох, чистить кухонную утварь и переделать еще тысячу дел для других слуг, каждый из которых был выше ее по положению. Единственный светлый момент за весь этот ужасный день наступил, когда работа наконец закончилась и ей позволили вымыться в прачечной, в последнем чане горячей воды, оставшемся после стирки. Лили воспользовалась случаем, чтобы вымыть голову и понежиться в горячей воде как можно дольше: ей было известно, что следующая возможность представится не раньше чем через неделю.

Когда пришел час ужина (миска водянистого супа и селедка с ломтем хлеба), она потеряла аппетит, и ей пришлось усилием воли заставить себя проглотить застревающий в горле кусок соленой рыбы. Увы, до желанного отдыха было еще далеко. Каждый вечер слуги на час собирались в столовой, чтобы заняться починкой одежды и другими личными делами. Лауди объяснила ей шепотом, что уйти наверх нельзя, даже если бы у нее не осталось никаких дел, потому что миссис Хау заставляла всех слуг читать вечернюю молитву, которая начиналась не раньше девяти. В ожидании молитвы Лили заснула, тяжело привалившись к спинке жесткого стула и опустив голову на грудь.

* * *

– Роза заболела, – объявила миссис Белт однажды утром неделю спустя, указывая на два покрытых салфетками подноса, стоявших на кухонном столе. – Отнеси-ка их хозяину и молодому хозяину да возвращайся поживее, поможешь мне месить тесто.