– Ну-ну, все в порядке, хватит куролесить. Сейчас я возьму…

Дэвон отшатнулся и налитыми кровью глазами уставился в недоумении на отделанный черненым серебром охотничий пистолет у себя в правой руке. Он даже не помнил, как вынул его из ящика стола, но теперь вид оружия помог ему восстановить ход утерянной было мысли.

– Жаль, что она умерла, – прохрипел он. – Если бы она не умерла, я бы сам ее убил.

Чернобородый убавляющий нахмурился и вновь потянулся за пистолетом. Рука Дэвона крепче сжалась вокруг серебряной рукоятки. Он стоял, целиком погрузившись в хаос царивших в душе горечи и злобы, как вдруг его внимание привлек посторонний звук: чей-то тихий вздох. Он обернулся, вглядываясь в темноту, и увидел смутно белеющее лицо. Оно удалялось.

– Стой!

Бледное пятно замерло на секунду, а затем вновь стало уплывать.

– Стой, я сказал!

Неверными шагами Дэвон двинулся вперед. Неужели это женщина?

– Эй, ты, а ну-ка поди сюда! – скомандовал он. Прошла минута, и вот неясная фигура стала робко, как будто неохотно приближаться, еле-еле передвигая ноги. Оказалось, что это молодая девушка с темными волосами и светлыми глазами. Он никогда ее раньше не видел.

Девушка остановилась, и Дэвон понял, что больше она не сдвинется ни на шаг. Он кое-как заткнул пистолет за пояс и сам направился к ней, по дороге сняв со стены свечу в подсвечнике.

– Ты кто такая? – спросил он, подойдя поближе и всматриваясь в нее в тусклом свете свечи.

Лили сжала руки, чтобы не вскинуть их кверху, закрываясь, как щитом, от пристального взгляда выросшего перед нею великана. От него несло спиртным, казалось, он способен на все. Всклокоченные темно-каштановые волосы в беспорядке падали ему на воротник, домашняя куртка была измята, а усеянный винными пятнами шейный платок съехал на сторону. Лицо его было грозным, в устремленном на нее взгляде Лили прочла нечто такое, что заставило ее испугаться не на шутку.

– Я – Лили, – ответила она тихо, собрав все свое мужество, и со страхом стала ждать, что будет дальше.

Не спуская с нее глаз, Дэвон прищурился. В темно-синем платье она казалась особенно высокой и стройной. Бледное нежное личико. Губы тоже нежные, мягкие. Ласковые. Серо-зеленые глаза. В полутьме трудно было разобрать, какого цвета у нее волосы. Пока он рассматривал незнакомку, его ярость немного утихла под ее спокойным и ясным взглядом.

– Правда? – переспросил хозяин дома, сам удивляясь тому, что к нему возвращается что-то, похожее на самообладание. – Ах да, я вижу сходство. Лилия. – Ему хотелось коснуться ее, убедиться, что ее белая кожа так же нежна на ощупь, как и на вид, но в одной руке у него был графин, а в другой подсвечник. – Что же ты делаешь в моем доме. Лили?

"Пусть говорит, – подумал он, – пусть скажет все, что угодно”. Ему просто хотелось еще раз услышать ее голос.

Лили вдруг поняла, что больше не испытывает страха. В обращенном к ней взгляде мужчины уже не было гнева, осталась только боль, в его голосе послышалась несколько странная, неожиданная при данных обстоятельствах мягкая почтительность.

– Я – ваша новая служанка, сэр, – тихонько произнесла она.

И тут же заметила, что его лицо вновь необъяснимым образом изменилось: теперь оно выражало лишь холодное презрение.

Виконт Сэндаун сделал шаг назад.

– Ну да, конечно, – сказал он, скривив губы в злой усмешке.

Грохнув об пол тяжелым кованым подсвечником, Дэвон потянулся рукой за пояс. Девушка испуганно ахнула, и ему это понравилось. Кобб что-то пробормотал у него за спиной, но проворно отступил, когда виконт, повернувшись на каблуках, вскинул вверх пистолет, прищурился и спустил курок.

Как валун, сорвавшийся с вершины утеса, громадная хрустальная люстра обрушилась прямо на натертый до блеска паркетный пол и с оглушительным треском разлетелась на куски. Лили ахнула, стараясь увернуться от летящих во все стороны осколков. Хозяин дома опять обернулся. Она увидала его лицо, искаженное какой-то невыразимой мукой, и отшатнулась. Он сделал шаг по направлению к ней, но в тот же миг долговязый чернобородый человек по имени Кобб выхватил у него пистолет.

Дэвон зарычал, и Кобб приготовился защищаться, но вместо того, чтобы броситься вперед, хозяин вдруг оступился, с глухим стуком ударившись плечом о стену и тихим, бесстрастным голосом испуская ругательства. Его рука затряслась, когда он поднес графин ко рту. Кобб повернулся к Лили.

– Ступай наверх, – процедил он сквозь зубы.

– С какой стати? – Дэвон бросил на нее язвительный взгляд, вытирая рот рукавом. – Она же чертова служанка, не так ли? Вот пускай и приберется тут.

Лили никак не могла унять дрожь. Она растерянно переводила взгляд с одного на другого, не зная, всерьез говорит хозяин или нет.

– Иди, иди, – настойчиво повторил Кобб. – Где твоя комната?

– Я.., я должна спать с кем-то по имени Лауди.

– Вот и ступай себе. И ни слова о том, что видела, ни Лауди, ни кому другому, понятно? Держи язык за зубами.

– Я никому не скажу, – обещала Лили.

Она в последний раз оглянулась на Дэвона Дарквелла. Он осел на пол, бессильно свесив руки между колен и машинально сжимая горлышко опустевшего графина. Его голова откинулась к стене, взгляд был устремлен в пространство, в глазах ничего больше не было, кроме пустоты. Лили подхватила юбки и бросилась прочь.

* * *

– Вообще-то меня зовут Лавдэй[3]. Лавдэй Ростарн. Правда, красиво? Только вот, сколько я себя помню, все всегда звали меня просто Лауди, тут уж никуда не денешься. Ты что, в этом и будешь спать?

Лили оглядела свою поношенную тонкую сорочку.

– Да, в этом.

– Ну что ж, говорят, зима уже кончилась, хотя в здешних местах толком не знаешь, когда лето наступит А у тебя, как я погляжу, и одежки-то, почитай, нет никакой… И других башмаков тоже нету? Как же так?

– Я.., ну… У меня все украли на ярмарке. Обобрали до нитки.

Использовать ирландский акцент в разговоре с Лауди Ростарн оказалось делом почти что невозможным:

Лили пыталась понять, о чем Лауди толкует ей на своем невообразимом корнуэльском диалекте. Да, из них выйдет славная парочка!

– Да ты совсем из сил выбилась, бедняжечка! Задуй-ка свечку да полезай в кровать. Миссис Хау выдает всего по свечке в неделю на комнату, по воскресеньям, так что нам еще четыре дня сидеть с этим огарком, а тут темно, как в мешке с дерьмом, когда луны нет. Ты голодная? Эх, было у меня немного печенья, да я его съела.

– Я была голодна, но сейчас мне уже все равно. Лили бросила последний взгляд на окрашенные клеевой краской стены и голый дощатый пол, на убогую разнокалиберную мебель, на тусклое зеркальце и потрескавшийся, с отбитыми краями таз для умывания. В комнате было холодно, каково же тут должно быть в феврале? Просыпаться, выбивая дробь зубами, находить покрытую коркой льда воду в тазу и замерзшее с вечера мокрое полотенце… Она задула свечу и забралась под одеяло в расшатанную железную кровать с четырьмя столбиками, два из которых были спилены, чтобы можно было втиснуть ее боком под скат крыши. Вокруг пахло сыростью, плесенью и гнилью. Матрац был комковатый и очень тощий. Лауди подтолкнула к ней половину жесткой подушки.