я могу поделать? – отвечал Антон Евгеньевич, для убедительности, всплеснув руками. – Предложить внести этот вопрос в повестку заседания Совбеза? Да меня подымут на смех!

– Так поговори с ним, – Идельсон мотнул головой куда-то вверх и в сторону. – Неужели он не понимает, чем это ему грозит? Ведь не за горами выборы…

– То-то и оно! Если Неваляева выпустит на свободу, народ ему этого не простит. Ну в самом деле, то одно решение принимает, то совсем наоборот… Нет, это не пройдёт.

Идельсон попробовал выдавить слезу:

– Жалко парня! Ведь ни за что сидит.

– Да брось, Моня! Это твоё личное мнение. А в Госдуме настроения совсем другие. Дай им волю, они бы его в психушку запихнули, причём пожизненно и без права переписки.

– Да уж, они не простят ему разоблачений. Особенно те из них, кто своё место в партийном списке проплатил.

– Я о том и говорю.

Идельсону надоело мотаться по комнате, и он рухнул в кресло, словно признавая, что исчерпал все аргументы «за» – речь, конечно, о спасении Неваляева, а вовсе не о поддержке правящей партии на ближайших выборах. И уж, конечно, Идельсон не стал рассказывать о том, что давно спонсирует главного противника Кремля – Антону это знать явно ни к чему. Человек он слабохарактерный, типичный подкаблучник, сразу к президенту побежит. Да однозначно сдаст! Вот потому Идельсон давил на жалость и стращал принятием новых санкций, но толку от этих разговоров, похоже, не будет никакого. И тут Моню осенило:

– Надо побег ему устроить!

Антон Евгеньевич замахал руками, как будто рой оголодавших пчёл повис над его курчавой головой:

– Моня, ты совсем сдурел?! Это же чистая уголовщина! Хочешь получить срок за госизмену? – и видя недоумение Идельсона, более спокойно пояснил: – А что ты думаешь… Так и будут трактовать! Если предал Первое лицо государства, это и есть измена общему делу.

Моня криво усмехнулся:

– Положим, у нас с тобой совсем другие дела…

– Вот потому я и сижу на этой должности, перебираю со скуки документы. Так что не взыщи, ничего не могу поделать.

Тут только возник до этого молчавший Либерзон:

– А что если устроить отравление?

– Опять?!

В памяти Мони ещё живо было воспоминание о том, какое унижение он испытал по время последнего Давосского форума. На него смотрели как на пособника убийц, и логика в этом, как ни печально, есть – каждый, кто работает не только на себя, но и на власть, обязан разделять с ней ответственность за преступление. Если оно, конечно, было. Однако попробуй доказать, что он тут ни при чём. Нет, все вымазаны с головы до ног! Вот поэтому и надо найти выход из этой ситуации. А тут Яша предлагает такое…

Но Либерзон настаивал на своём:

– По-моему, всё логично. Власть никак не может успокоиться, потому и поместили разоблачителя в колонию, чтобы окончательно добить – там это гораздо проще, чем на воле. А дальше всё очень просто. Возбудим общественность и потребуем переправки умирающего в Европу, будто бы только там его спасут.

Антон Евгеньевич скорчил рожу, умоляя всё это прекратить:

– Снова скандал, снова санкции… Нет, так не пойдёт!

– Ну, я тогда не знаю…

В голове Идельсона роились мысли, одна противоречивее другой. Конечно, риск большой, однако вода под лежач камень не течёт. Кто знает, возможно, это единственный реальный вариант выхода из лабиринта. Если всё сложится, как надо, тогда освобождение Неваляева можно себе в заслугу записать. Европейские партнёры будут в восторге, а под это дело можно заключить пару выгодных контрактов. Но тут всё надо сделать так, чтобы комар носа не подточил, чтобы гарантированно получился нужный результат. Поэтому и спросил, обращаясь к Яше:

– У меня такой вопрос: а кто ему яд в еду подсыплет?

– Не обязательно в еду… Можно сделать укол.

Как ни странно, Антону Евгеньевичу после недолгого раздумья этот вариант понравился, хотя и с оговорками:

– След от укола могут обнаружить. Начнут расследование…

Моня отмахнулся:

– Да не в этом дело! Я хочу понять, кто станет исполнителем.

Оба посмотрели на Либерзона. Яша – это голова! Что-нибудь придумает, да наверняка всё просчитал заранее! И не ошиблись:

– Это не вопрос! Любой зэк согласится, если пообещаем скостить срок.

Антон Евгеньевич уточнил:

– Любой для этого дела не годится. Тут нужен профессионал, причём не из болтливых.

И тут Моню понесло:

– Нет, если уж травить, так всех!

– Всю колонию?

Антона Евгеньевича можно понять – такое происшествие придётся обсуждать на Совбезе, а это может выйти боком для него, если Первый свяжет в единую цепочку все события последних лет – взаимовыгодное сотрудничество с Идельсоном, акция в Париже с целью выкрасть у Лехницкого компромат на Моню, а теперь ещё скандал в колонии, где содержат главного врага Кремля. Потому и засомневался.

Напротив, Моню такой вариант вполне устраивал. Если имидж власти пострадает, можно рассчитывать на то, что правящая партия проиграет выборы, оппозиция воспрянет духом и многие разумные люди сделают правильные выводы. Так что его позиция понятна:

– А почему бы нет, если дело того стоит?

– Это без меня! – еле выдавил из себя Антон Евгеньевич, жалея, что согласился на участие в этом разговоре.

Однако Яша попытался внести ясность в обсуждаемый вопрос:

– Да не надо всех! Допустим, кто-то из зэков посылку получил, угостил сокамерников… Всего-то с десяток человек и пострадают. Причём травить надо так, чтобы не до смерти.

– А где гарантия, что Лёня не откажется?

– Надо положить какой-нибудь деликатес… Скажем, устрицы. Говорят, что он любитель…

– Устрицы! Прямиком из Франции доставим.

– Из Бретани! И лимончик не забудь!

– Ну да, в устрицы и положим яд. А кроме Лёни, вряд ли кто-нибудь на них позарится.

Похоже, Антона Евгеньевича этот вариант устроил – в крайнем случае можно спихнуть всё на французов, мол, они яд и подложили.

И тут в мобильнике Идельсона, лежавшем в кармане пиджака, что-то завизжало. Звонил Ося Губерман. Идельсон извинился перед членами «особой тройки», так он мысленно окрестил собравшихся в гостиной, и вышел в коридор.

– Ося, ты не вовремя! У меня тут идёт совет директоров, обсуждаем перспективы заключения новых контрактов…

– Прости, но дело не терпит отлагательств. Объявилась одна моя давняя знакомая, надо признать, весьма сексапильная на вид, и вот эта дама утверждает, что у неё к тебе конфиденциальное послание от Лёни.

Так не бывает, чтобы одно к одному. Неужто вся Москва этой проблемой озабочена? Словно бы кто-то подслушал их беседу и вот, прикинувшись Осей… Да нет, его манеру излагать ни с кем не спутаешь.

– Ладно, дай ей адрес