Мы стали общаться по «аське» в MSN. Майк подключил к своему компьютеру вебкамеру. Хитрец. Оказалось, он еще и изобретатель. Он делает дома картонные макеты американских небоскребов, а потом сокрушает их одним ударом кулака. «Это я так тренируюсь», — шутит он.

К концу первой недели нашей переписки он почему-то сник, погрустнел. Стал ныть и жаловаться: «Эх, почему я не уступил тебе этот дурацкий костюм. Зря! И на кого я в нем буду похож? Сам не знаю, зачем я его заказал!»

«Когда-то давно мы тоже жили в Японии…»

Мы останавливаемся и смотрим на океан. Сейчас час ночи — или утра. Ветер гонит волны к берегу: они разбиваются о парапет и взрываются, рассыпаясь брызгами пены. Небо обескровлено до смертельной бледности. Звезды погасли, задутые дыханием ночи, которая еще не успела перевести дух.

«Я понял», — перебивает меня Годзилла.

«… Отец работал тогда в Токийском аквариуме. Мы снимали апартаменты в самом центре города. Не помню точно названия улицы и номер дома забыл, помню только, что в той квартире мать с отцом ругались не переставая».

Я нервничаю и то и дело ерошу пятерней свои мокрые волосы. У меня в кармане начинает вибрировать мобильный телефон.

«Почему ты не отвечаешь на звонок?» — удивляется Годзилла.

Я вынимаю телефон из кармана: номер, как всегда, не определился. У абонента на том конце, наверное, подключена услуга «антиАОН». Не понимаю, как он вообще дозвонился, ведь у меня давно стоит фильтр звонков.

«Алло?»

В динамике раздается свист.

«Алло!»

«Дай мне телефон», — настаивает Годзилла, протягивая ко мне руку.

Минуту я колеблюсь, потом отдаю ему телефон.

Он буквально припечатывает его к уху. Сосредоточенно хмурит брови, укоризненно покачивает головой.

«Да не волнуйся, он все сделает. Обещаю, он обязательно все исправит. Нет, не порть себе кровь! Смирись с этим, ты же знаешь, просто есть вещи, через которые надо пройти. Через это все люди проходят. Да, уверен. Нет, абсолютно. К этому никто не готов. К такому невозможно быть готовым. Ты хочешь сказать, что, в отличие от некоторых, ты… Хм. Я тоже. Я тоже тебя люблю. Целую».

Он отключает соединение и отдает мне телефон.

«Да-а-а, — восхищаюсь я, — а у тебя здорово получается! Ты притворяешься не хуже, чем я».

«Я не притворяюсь. Как, впрочем, и ты тоже. Может быть, просто ты пока чуть больше веришь во все это. Но в глубине души ты все равно понимаешь, что все это неправда».

Я улыбаюсь в знак согласия.

«А ты с кем разговаривал?»

«Сам знаешь, не маленький».

«В связи с тем, что учащийся Даниэль Н. приступил к занятиям не в начале, а в конце первого триместра, вынести объективную оценку его успеваемости было бы затруднительно. А также, согласно общему мнению педагогического коллектива, преждевременно говорить о каких бы то ни было успехах и давать сколько-нибудь достоверный прогноз. Нельзя не отметить, однако, определенные способности Даниэля Н. к английскому языку, истории и географии. В то же время учащемуся настоятельно рекомендуется уделить особое внимание ликвидации значительных недочетов в знаниях по следующим дисциплинам: математика, физика и химия. Достойно глубокого сожаления, что учащийся Даниэль Н. не сдал отчетный реферат по испанскому языку. Настораживает снижение общей активности во время работы на уроках и полное отсутствие заинтересованности ко всем предметам. В соответствии со всем вышеизложенным, а также с учетом коэффициентов средний бал учащегося Даниэля Н. на текущий период составляет цифру десять целых и шесть десятых. Данный результат ставит его на девятнадцатую позицию в классе из тридцати двух возможных.

Даниэль Н. демонстрирует здесь типичный случай учащегося с хорошим, но нераскрытым потенциалом. Столь низкий коэффициент успеваемости объясняется ни чем иным, как резким падением производительности труда учащегося. Нельзя не упомянуть также систематическое невыполнение домашних заданий, что, на наш взгляд, и не позволяет Даниэлю Н. занимать в классном зачете место, более адекватное его природным способностям.

Преподаватель истории характеризует Даниэля Н. как ученика «скрытого, сдержанного, обладающего глубоким, аналитическим складом ума и неординарным воображением». Преподаватель английского языка отмечает определенные способности учащегося, продемонстрированные по предмету, и настоятельно рекомендует родителям предоставить Даниэлю Н. все необходимые условия для возможности дальнейшего более углубленного изучения языка. Остальные члены преподавательского состава оказались сдержанны в своих суждениях, советуя лишь обратить пристальное внимание на систематическое недостаточно активное участие в занятиях. Учитель математики прямо назвал учащегося Даниэля Н. «мечтательным, рассеянным и невнимательным подростком».

Даниэль Н. адаптировался в классном коллективе без каких-либо видимых психологических конфликтов и личностных проблем. Остается только сожалеть, что у него установились доброжелательные, но поверхностные отношения с классом, столь характерные для его манеры поведения в целом.

При этом Даниэль Н. проявляет ярко выраженный немотивированный интерес к теме Японии. Преподаватель истории обнаружил, что учащийся блестяще знает около полусотни незначительных исторических дат, которые знаменуют собой ключевые моменты Тихоокеанской войны 1945–1950 годов. Даниэль Н. с легкостью воспроизводит их по памяти наизусть. Учитывая, что теме нападения США на Японию уделяется лишь незначительная часть школьной программы по курсу истории, данный факт обратил на себя пристальное внимание со стороны педагогического совета.

Нареканий по успеваемости нет. Замечания дисциплинарного характера отсутствуют. Нарекания по прилежанию носят сугубо рекомендательный характер и не могут повлечь за собой постановление кандидатуры учащегося на отчисление из лицея.

Какие-либо награды или поощрения в данном случае сочтены неуместными».

Они ссорились постоянно. Я прибегал к ним, падал на колени, хватал их за ноги, за руки и умолял прекратить эту войну. Иногда, через некоторое время, они все-таки замечали мое присутствие. Тогда мама наклонялась, обнимала меня и крепко прижимала к себе. И потом сразу уводила спать в мою комнату.

Она прикрывала за собой дверь и говорила: «Прости, родной! Не переживай так, детям не надо на все это смотреть». Она покрывала мое лицо поцелуями, утыкалась мокрой щекой мне в плечо, всхлипывала и обнимала меня еще сильнее, чем в первый раз, изо всех сил.

Я говорил ей: «Мам, мне больно!»

Она спохватывалась и извинялась.

«Подожди меня, побудь здесь, я приду, и будем укладываться… Обещай мне, что ты будешь вести себя хорошо и с тобой ничего не случится, ты ведь справишься без меня сам, правда? Посиди тихо и не зови меня, не надо прибегать за мной каждые пять минут», — она смеялась, а браслеты на ее руках при этом позвякивали. Этот звук до сих пор стоит у меня в ушах. «Твой папа мерзавец, каких поискать, и как его только земля носит, не понимаю!» Она выходила, хлопнув дверью, и обрывки голосов снова начинали звенеть в коридоре, как осколки разбитых бутылок. И я снова прибегал к ним, снова и снова падал на колени, зажимая уши руками, и тогда мать при виде меня бросалась на отца с кулаками, а я начинал стонать от боли и кричать в голос.