тоже… уфологи? – ухмыльнулся Девонский. – Вы там с ними не в желтых домах общались?

– Ну… да, в психушках. Неважно! Мы вообще чего только не изучали. Выигрыши в лотереи, длинные серии побед у букмекеров. Даже фольклор подняли.

– Допустим. Но откуда вся ваша терминология, всякие квантовые материи? Это схоластика в чистом виде. Вы вообще понимаете, что такое фракталы, что такое мультифракталы? Почти все природные объекты самоподобны. Вы говорите, в треугольнике Сандовском «фрактальный» массив лесной – так любая лесная граница фрактальна. И береговая линия. Это биофракталы, их давно уже в играх используют для генерации. Зачем вы их за уши притягиваете-то?

– Платон Саныч, вот окажешься в прошлом, встретишь себя молодого и поверишь мне. Скептицизм – это узость мышления.

– То есть про парадокс Полчинского[18] и парадокс убитого дедушки[19] вы тоже не слышали?

– Слышал.

Аркат сидел покрасневший, расстроенный. Непонятно, чего он ожидал, когда пришел сюда разглагольствовать. Но козырь у него был. Пусть не научный, но чисто бюрократический:

– Платон Саныч, ты не обижайся, но Резнику идеи нашей кафедры нравятся. Так что в Тверскую область ты поедешь, уж извини. Ничего страшного в этом нет. Развеешься, командировку оплатят. Или у тебя есть другие идеи?

Идей у Платона Девонского не было.

Платон вышел из Администрации и в размышлениях направился в сторону НИИ.

Кафедра теологии и уфологии… Подумать только! Должно быть, там в сотрудниках – целый зоопарк мнимых нонконформистов. Да туда работать можно пойти только в двух случаях. Если до спазмов в кишках хочется быть модным и не таким, как все. Или если мозгов не хватает для нормальной науки. Вот и трудятся там трухлявые панки, вечнозеленые хипстеры да… такие, как Аркат… анимешники какие-нибудь. Наверное. Они думают, что кольцо в носу, шарф, вызывающий припадки у эпилептиков, или посещение художественных курсов возвышают их над серой массой и дарят оригинальность. А на самом деле это просто ханжество, лицемерие и позерство.

Студент, который корпел над книгами и не покупал экзамены. Служащий, получающий удовольствие от своей работы и делающий ее честно. Поэт, художник, музыкант, любящий творчество в себе, а не возможность громко назвать свое призвание при незнакомках. Да просто человек с искренней улыбкой, не обиженный на всех и вся, пусть собирающий марки, но делающий это со страстью. Вот подлинные неформалы нашего времени. Меньшинство, которое умирает. Все умирает. Да и Девонский сам вон тоже таблетки ест горстями – Боря говорит, что Платона хватит инсульт без разжижающих кровь препаратов и еще целого списка медикаментов.

Платон умрет, а такие, как Ли или Резник, будут жить. Несправедливо.

Девонский видел науку как безумного, но гениального композитора – нельзя разобрать, что он пишет в нотной тетради, трудно понять, как он настраивает инструмент; но вот он откидывает фалды фрака, садится за рояль и начинает играть музыку, рвущую сердце. А теология и уфология представлялись Платону разве что сельскими балалаечниками.

Платон пересек небольшой скверик – и ощутил дежавю.

Сегодняшний день подарил много августовского солнца, пробивающегося сквозь небольшие облачка и заливающего теплом уютный дворик НИИ. Наверное, в воздухе сейчас должно было пахнуть свежестью, прошедшим час назад дождиком. Но пахло сигаретным дымом – сотрудники высыпали во двор, чтобы насладиться курением.

Не похожее на обычное обиталище научных умов, здание института завораживало своей красотой. Все современные учебные заведения с начала тридцатых строились по типовому проекту – строгие панельки на манер советских хрущевок. Хотя как раз советские институты подчас имели очень оригинальные формы – монументальные сооружения, похожие на инопланетные корабли или храмы майя. Жаль, что они канули в Лету.

Тем удивительнее, что здание НИИ имени Девонского отличалось столь изысканной архитектурой, вобравшей в себя весь дух футуризма лучших советских архитекторов и их причудливых построек. Настоящий храм науки, пристанище, достойное гениев, похожих на человека, задумавшего эту безупречную конструкцию. В каком сне могут прийти такие плавные и выразительные линии фасада, в какой бригаде найдутся строители, способные так удачно воплотить задумку архитектора в жизнь, отшлифовав камень до идеально округлых форм, – кто бы знал. Большинство сотрудников и студентов, впервые увидев здание, тут же фотографировались во дворике на фоне удивительного фасада с резными образами великих математиков.

Несмотря на то, что съемка была строго запрещена.

Пожалуй, стоило стереть себе память, чтобы еще раз это увидеть.

С Платоном здоровались все – сначала присматривались, а потом узнавали и начинали сыпать приятными словами, протягивали руки. Настроение Девонского улучшалось с каждым шагом – через дворик с фонтанами, через мраморную входную группу с вращающейся вокруг своей оси пятиметровой дверью, по дубовой лестнице на второй этаж. Платон вошел в свой залитый солнцем кабинет, светлый и уютный.

На белом столе лежали хорошо зачитанные книги по физике и несколько ноутбуков разных годов выпуска, были разбросаны бумаги, пылилась кучка мобильных телефонов. На стеллажах валялись какие-то чипы, десятки разобранных дронов, кусочки магнитов, оптика, инструменты и снова телефоны. Даже печатная машинка затесалась. Тумбочка возле стола не закрывалась – вещи в нее были напиханы как попало. То ли это сам Платон не отличался аккуратностью, то ли люди Резника обыскивали кабинет в поисках наработок по Шлюзу. От этой мысли настроение сразу испортилось. Пожалуй, найди они что-то, Платон до сих пор гнил бы в больнице. Планка настроения опустилась еще сильнее.

Девонский голосом скомандовал включить рабочее место. На стол спроецировалась клавиатура, окна задернулись шторами блэкаут, кабинет погрузился во тьму. На стене скрытый проектор вывел изображение симпатичной, пусть и немолодой, светловолосой женщины. Клэр, любимая супруга, чья фотография служила фоном рабочего стола.

Платон не помнил, как всем этим пользоваться, но тело подсказывало. Открылся почтовый клиент. Сотни писем. Из них Платон выделил два: от Арката, недельной давности, когда Платон долеживал свое в больнице, и от Резника, пришедшее только что. В письме Резника был командировочный приказ отправляться в Тверскую область и проводить эксперимент. Послание вежливое, с ободряющими словами, но при этом само по себе ультимативное, словно резиновая киянка для плитки: вроде мягкое, а дашь – мало не покажется.

Сообщение от Арката было интереснее.

Глава 4

From: a.li@бюро. рф

To: p.devonsky@бюро. рф

Subject: Просьба помочь с исследованиями временных аномалий

Здравствуй, уважаемый Платон Александрович.

Не знаю, когда ты прочтешь это послание и прочтешь ли вообще, сейчас ты в госпитале и тебя лечат. Я верю в них и в тебя. Говорят, что твоя память не вернется в ближайшее время.

Знаешь, сейчас мне предстоит работать над новым исследованием.