— Ну и хорошо, — сказал Кирилл спокойно и бодро, как сказал бы на его месте дядя Жора. И скомандовал сам себе: — Шлюпку на воду.

Прежде чем покинуть шхуну, он развернул ее, сколько мог, в другую сторону и закрепил руль.

Он греб, стараясь держать нос шлюпки поперек волн, и заставляя себя пореже оглядываться на берег. Берег никуда не денется. Сколько до него? Ну, час спокойной гребли. Ну, два? Какая разница? Все равно — часов-то нет.

Он подумал, что часы можно было бы забрать у Красавчика. Забыл. И деньги забыл. А ведь там наверняка были деньги. Много денег. Обидно. Все пропадет.

Кирилл подтянул брезент, прикрывавший шлюпку от брызг, и подумал, что даже миллион долларов был бы всего лишь бесполезным балластом сейчас, здесь, посреди ночного океана.

Ему вспомнилась родная одесская бухта с ее ласковыми волнами, с веселой мозаикой зданий на берегах, с лиловыми силуэтами пароходов и парусников на рейде… Как легко было грести на ялике — и как трудно сейчас. Гребешь, гребешь — а кажется, что стоишь на месте, и только переваливаешься через волны, которые набегают под шлюпку…

Над океаном появился серый просвет между горизонтом и низким небом. «Скоро взойдет солнце, — подумал Кирилл, — а я еще гребу. Может быть, меня снесло течением?»

Но в эту же секунду днище шлюпки чиркнуло о песок, и весло коснулось дна. Кирилл обернулся. Берег чернел впереди, далекий и низкий, и до него было еще метров сто мелководья, разлинованного низкими длинными волнами. Он спрыгнул в воду, схватил носовой конец и потянул шлюпку за собой. Вода то доходила до пояса, то едва доставала колен, и тогда шлюпка тяжело волочилась по дну. Совершенно измотанный, Кирилл выбрался, наконец, на берег, и рухнул на влажный укатанный песок. Сил осталось только на то, чтобы вытащить из шлюпки якорь и втоптать его в грунт. А потом он забрался под брезент и скорчился там, завернувшись во все одеяла…

Проснулся он от неяркого света. Шлюпка качалась на воде. «Прилив, — подумал он, не открывая глаз. — Не сорвало бы с якоря». Он перегнулся через борт и плеснул в лицо пригоршню воды. Якорный трос был натянут, как струна, и уходил в воду под острым углом. Подняв якорь, Кирилл принялся грести вдоль берега. Теперь он знал, куда ему надо — вон туда, где сквозь утренний туман над плоским песчаным мысом высятся несколько мачт.

Обогнув мыс, он увидел небольшой поселок. Аккуратные домики с красными стенами и белыми ставнями, невысокие дощатые заборы, несколько деревьев, длинный сарай на самом берегу — и причальная стенка, возле которой раскачивались рыбацкие баркасы, с белыми высокими бортами и черными рубками на корме.

В этот ранний час на берегу никого не было. Только одна фигура в длинном плаще и рыбацкой шляпе высилась на причале, возле плотиков, к которым были привязаны две шлюпки. Кирилл выбрал свободное место между ними, прицелился к швартовой утке и, сделав несколько мощных гребков, встал, держа носовой конец в руке. Его шлюпка, замедляя ход, плавно подошла к плотику. Кирилл соскочил на него, одним уверенным движением намотал конец на утку и повернулся к стоящему на причале аборигену.

Тот не обратил внимания ни на блестящую швартовку, выполненную Кириллом, ни на сам факт его появления из утреннего тумана. Он продолжал смотреть куда-то вдаль, и на его обветренном лице не дрогнула ни одна морщинка.

Вспомнив уроки Динби, Кирилл хотел обратиться к аборигену на матросском жаргоне, чтобы тот сразу понял, с кем имеет дело. Но почему-то не решился, и произнес вполне учтиво, как на уроке в гимназии:

— Доброе утро, сэр.

— Утро… — кивнул тот, слегка скосив глаза на пришельца.

— Не скажете, далеко ли до Нью-Йорка? — спросил Кирилл как можно непринужденнее.

Абориген нисколько не удивился.

— Сто шестьдесят миль.

— А не скажете ли, могу я кому-нибудь продать эту шлюпку?

Абориген вытянул руку и показал на зеленое двухэтажное здание в глубине поселка, возвышавшееся над красными черепичными крышами:

— Спроси у Андерсена. В нашем поселке он один все покупает и все продает.

Произнеся эту фразу, он скрестил руки на груди и отвернулся, продолжая внимательно изучать горизонт, скрытый полосами тумана.

По дорожке, выложенной плоскими булыжниками, Кирилл направился к поселку. Вид развешенных рыбацких сетей напомнил ему об Одессе, и он зашагал быстрее. Что такое сто шестьдесят миль? Несколько часов на поезде. Динби говорил, что пароходы в Россию уходят едва ли не каждый день. Не возьмут на один, возьмут на другой — матросов вечно не хватает. И всего через пару недель он увидит родной берег…

Если верить вывеске на зеленом доме, то здесь размещался отель, работал парикмахер, и стирали белье, а также предлагали снаряжение для ловли тунца. Но, похоже, вся эта бурная деятельность начнется еще нескоро. А пока в доме все спали. Даже белая лохматая собака лишь приподняла ухо, когда Кирилл прошел мимо нее, и снова заснула. Тишину нарушали знакомые звуки, раздававшиеся за домом — кто-то колол дрова. Кирилл зашел за угол и увидел невысокого человека, раздетого по пояс, в шляпе и с платком на шее. Он оперся на длинный топор и обернулся:

— Пришел катер?

— Не знаю, — сказал Кирилл. — Мистер Андерсен?

— Мистер Андерсен дрыхнет на перине, — сказал человек с топором. — Можешь разбудить его. Если ты уже ничего не ждешь от жизни. Только сначала объясни мне одну вещь. Если катер не пришел, то откуда в нашей чертовой дыре появился новый человек?

— По морю ходят не только катера, — сказал Кирилл.

— Слушай, братишка. — Человек с топором явно не торопился возвращаться к своему утомительному занятию. — Я торчу здесь уже третий день, жду катера, чтобы перебраться через залив. И если кто-нибудь поможет мне это сделать — на катере, на шхуне или на любой другой посудине — то он узнает, каким благодарным может иногда быть Энди Брикс.

— Мне очень жаль, — учтиво развел руками Кирилл. — Но у меня только шлюпка, которую я с удовольствием продам.

— Шлюпка? — Энди Брикс задумчиво почесал подбородок. — Я бы с удовольствием ее купил. Да вот беда. Мистер Андерсен рассчитывается со мной оладьями на завтрак, рыбой на обед и молитвами на ужин. Ты примешь к оплате тарелку оладий? С патокой? Можешь не отвечать.

Он поплевал на руки и снова взялся за топор. Кирилл не спешил уходить. Этот человек чем-то неуловимо напоминал ему дядю Жору. Он был примерно того же возраста, и точно так же с отвращением смотрел на гору чурбаков, которые ему предстояло наколоть.

— А когда обычно просыпается мистер Андерсен?

— Не раньше, чем я сварю кофе, — проворчал Брикс. — Он отпустил прислугу на похороны. Странное дело, у прислуги горе, а страдать должен я.

— В таком случае, — Кирилл сбросил с плеча сумку, — вдвоем мы справимся быстрее.

Он колол дрова, а Брикс пытался растопить летнюю кухню, почти такую же, какая стояла во дворе Жоры Канделаки — невысокая печурка со следами побелки и жестяной трубой, торчащей над дощатым навесом. Закопченный кофейник долго не поддавался нагреву, а когда, наконец, зашумел, Брикс неожиданно приложил ладонь к уху: