Энди Брикс стоял чуть в стороне, весело улыбаясь и помахивая мотком веревки.

— Парни, кто из вас лучше всех вяжет узлы?

— Ну, наверно, братец Юхан, — оглядев свою команду, решил старший. — Только к чему это все? Мальчишка и сам дойдет до сада. Никуда не денется.

— Братец Юхан? — переспросил Брикс.

— Это я, — отозвался толстяк в черной рубашке.

Энди Брикс кинул ему моток. Веревка летела к братцу Юхану не слишком долго. Наверно, меньше секунды.

Но этого времени хватило на то, чтобы в руках у Брикса вдруг появились два небольших револьвера.

— Что ты задумал, незнакомец? — хмуро спросил старший. — Мы в поселке не держим никакого оружия. И ты сказал, что у тебя нет ничего такого, когда пришел к нам…

— Да разве это оружие? — улыбнулся Брикс, плавно отступая и поводя револьверами из стороны в сторону. — Вы своими гарпунами убиваете кита. А эти игрушки ни на что не годятся. Вот, полюбуйтесь.

Два выстрела ударили почти одновременно. И два гарпуна переломились в руках бородачей.

— Ну, какое же это оружие? — продолжал улыбаться Брикс. — Эти пульки не пробьют даже лоб китобоя. Коленную чашечку, конечно, я прострелить могу, но лоб — вряд ли. Вам все понятно, парни? Братец Юхан, будь добр, свяжи-ка своим приятелям руки за спиной. Да покрепче.

Кирилл не верил своим глазам. Сидя на песке, он смотрел, как грозные здоровяки послушно поворачиваются спиной к ловкому братцу Юхану.

— Эй, юнга! — позвал его Брикс. — А ты сам-то понимаешь толк в узлах?

— Немного, — Кирилл вскочил и надел шляпу.

— Тогда выдерни пояс у Юхана и свяжи ему руки. Только сначала посмотри, как это делал он сам. Отличная работа, должен заметить.

Когда все китобои были связаны, Брикс приказал:

— Ложитесь, ребята. Я думал, что уйду отсюда на катере. Не получилось. Придется воспользоваться вашей каретой. Вы найдете ее в Вайнбурге, у шерифа. Надеюсь, он окажется достойным человеком, и вернет ее вам, как только вы явитесь. Но пока — лежите, отдыхайте. Юнга, ты ничего не хочешь сказать братцу Кнуту? Это он саданул тебя в спину, хорошо еще, что тупым концом. Не хочешь?

Кирилл помотал головой.

— Умеешь править лошадьми?

— Нет, — признался Кирилл.

— Оно и понятно. Ты же морской волк. Ничего. Из моряков получаются отличные ковбои.

Пролетка неслась по дороге, петляющей между дюнами, и неслась так быстро, что Кириллу пришлось вцепиться в боковой поручень, чтобы не вывалиться на повороте. Лошади помахивали коротко остриженными хвостами и недовольно всхрапывали каждый раз, когда Энди щелкал вожжами над их спинами.

«Зря он им сказал, куда мы едем, — думал Кирилл, косясь на молчащего попутчика. — Наверно, здесь только одна дорога, и ведет она, скорее всего, в Вайнбург. Винный Город. А что, если он сдаст шерифу пролетку вместе со мной? От американцев всего можно ожидать. Может быть, пока не поздно, соскочить?»

Под колесами прогудел мостик через небольшую речушку, и Энди Брикс привстал, натянув вожжи.

— Приехали, Крис. Ты, наверно, думаешь, что я такой же добропорядочный идиот, как те китобои? Им придется долго объяснять шерифу в Вайнбурге, какую именно пролетку они хотят у него забрать. Потому что сейчас мы с тобой закатим их карету вон туда, в тростники. И пусть она спокойно сгниет там. А лошадки отвезут нас в Миллвиль, где мы пересядем на поезд. И когда шериф, наконец, дойдет до кипения и вытолкает китобоев из участка, мы с тобой будем уже далеко-далеко. Кстати, куда тебе надо?

— В Нью-Йорк. А тебе?

— А мне в Нью-Мексико. Вот забавно. Звучит почти одинаково. А ехать придется в разные стороны. Тебе на север, мне на юг.

Сначала они распрягли лошадей и вдвоем закатили пролетку по топкому берегу в глубь тростников. Потом долго разглаживали следы на песке. А затем Брикс помог Кириллу забраться на неоседланную лошадь.

— Не сиди, как мешок с мукой! Обними ее коленями, будто она хочет из-под тебя вырваться! И не бойся ее, эти кобылы не кусаются.

— Я не боюсь.

— А я вот первое время страшно боялся лошадей, — сказал Брикс. — От высоты голова кружилась.

Кирилл первый раз в жизни ехал верхом, и у него тоже на миг закружилась голова, как только он глянул вниз. Он устроился поудобнее, чтобы не биться копчиком о твердый лошадиный хребет, и подумал, что обязательно упадет, если кобыла припустит галопом. Но та шла спокойно и размеренно вслед за лошадью Брикса.

Они двигались по речке, которая становилась все уже, и скоро превратилась в ручеек, извивающийся между камышами.

— Можешь не отвечать, — заговорил Брикс. — Но мне просто интересно, из чего ты стрелял. Шестизарядник?

— Да.

— И уложил пятерых? Неплохо.

— Двоих, ты же слышал.

— Да, слышал. Знаешь, в чем твоя ошибка? Надо было их выбросить за борт. Похоже, они того заслуживали.

— Да.

— Зачем ты с ними связался? Хотел заработать?

— Я не связывался. Мы с другом… — Кирилл осекся. — Мы с одним парнем зашли в ресторан в Нью-Йорке. Я что-то выпил. Заснул. Очнулся уже на шхуне. Ну, а потом… У меня не было выбора.

— Понятно. Тебе подмешали отраву. Эта штука называется гидрохлорид. Свободно продается. У каждой нью-йоркской проститутки есть в сумочке такой флакончик. Тебе повезло, Крис. Некоторые не просыпаются.

— Да, повезло.

Они пересекли небольшое болото, покрытое красным мелким кустарником, откуда вспархивали напуганные птицы. Их крылья, в черно-белых пятнах, были похожи на шахматную доску.

Пожалуй, только птицы и напоминали ему, что он находится, черт знает, как далеко от дома. Все же остальное было таким же, как в России. Песок, кусты, чахлые сосенки. Даже кулики, перебегавшие по песчаным плесам, пересвистывались точно так же, как где-нибудь на херсонском лимане.

— Не верти головой, а то сверзишься! — Брикс оглянулся. — Ну, и что за дела у тебя в Нью-Йорке? Хочешь найти о своего приятеля, который тебя подставил?

— Нет, — Кирилл пожал плечами. — Просто хочу вернуться домой. Скажи, Энди, долго еще до железной дороги?

— Хочешь знать, долго ли тебе еще терпеть мою болтовню? — усмехнулся Брикс. — Ты уж прости, братец Крис. Но я два года не мог перекинуться словом с приличным собеседником. Прикинь — сначала меня полгода держали в карцере, потом еще год в одиночке, и только зимой перевели на работы. Я строил дамбу в Миллвиле.

Но каторжане — публика молчаливая. К тому же в моей команде почти все были черные. А тот шотландец, который считал себя белым, был мне глубоко противен. Мог ли я с ним поговорить? Нет, не мог. А за разговоры с охранником можно было опять схлопотать карцер. Вот какие порядки в Миллвиле.