мужчина… Вот он и высмеивает наши страхи, чтобы самому им не поддаться.

Как-то папин знакомый высказал мысль, показавшуюся мне вполне здравой:

— Лучше быть живым и здоровым трусом, чем мертвым и покалеченным смельчаком.

Папа кивал-кивал, будто бы соглашаясь, а потом выдал со своей ехидной усмешечкой:

— Правильно, настоящий мужик должен трястись в первую очередь за свою шкурку, а все остальное — побоку.

И подмигнул мне, и я тоже в ответ подмигнул, будто бы соглашаясь.

А на самом деле струсил сказать правду, что уже которую неделю сижу дома, потому что не могу себя защитить. Отморозок из дворовой компании соседнего дома выбил одному парню, знакомому моему, передний зуб и так приложил, что к зубу добавилось сотрясение мозга. Докопался на пустом месте, когда тот просто мимо проходил, и вдобавок избил, поскольку ему показалось, что жертва начала возникать. Я вполне мог оказаться на месте пострадавшего, просто потому что живу рядом, потому что не из их компании, да еще свидетелем этого избиения стал. «Че пялишься, тоже получить захотел, как твой дружочек? Я тебя запомнил!» Я развернулся и ушел. Противостоять и защищаться бессмысленно, я бы в любом случае проиграл, и к унижению моральному, которое еще можно пережить, добавилось бы унижение физическое. Да, лучше пересидеть дома, пока меня еще «помнят».

Поэтому я торчал в квартире, полностью погрузившись в драки виртуальные. Там не страшно было проигрывать, а стать героем легко, что очень поднимает самооценку.

Нет, лучше быть трусом, только не стоит трепаться об этом направо-налево. Особенно — не говорить отцу.

Глава шестая

Пострадавший от Палашки доктор все-таки успел назначить Алине дополнительные исследования. Наверное, поэтому проклятая икотка и ликвидировала его из нашей жизни. Отнесся бы формально, ничего с ним не случилось бы плохого.

К сожалению, нечистая сила через обычные лабораторные анализы не определяется. Компьютерная томограмма головного мозга, анализы крови — все у Алины оказалось в порядке, без отклонений. Диспансеризацию она прошла бы совершенно спокойно с вердиктом «абсолютно здорова».

Маму это расстроило. Она рассказала, что во время приема спросила у врача, нет ли таблеток, чтобы все сразу прошло. А он ей ответил, что таблеток от глупости еще не придумали.

Я на это промолчал. С одной стороны, маму можно понять, врач ответил довольно грубо. Но, с другой стороны, задай этот вопрос я или Алина, мама первая высмеяла бы нас и еще неоднократно рассказывала бы как забавную шутку на семейных сборищах.

— Почему ты хочешь доказать, что Алина — ненормальная?

— Да что ты говоришь такое?! Я просто хочу определенности.

Не хотел бы я такой определенности для своей сестры.

— И что мне теперь делать?

Мама беспомощно смотрела на меня. Я сначала даже не сообразил, что она ждет прямого указания. От меня.

Потому что отца нет, а я всегда как бы оставался за него. Честно говоря, никогда не думал, что эти отцовы указания что-то значат. Говорилось ведь только для того, чтобы очередной раз указать маме ее место и сделать меня союзником. И раньше мама как-то без моих советов и указаний самостоятельно справлялась. Но вот теперь она и вправду ждала, чтобы я придумал, как нам всем быть.

Собственно, она ведь всегда так поступала. Когда ей что-то нужно было, — что бы там отец ни говорил, — в итоге все делали по-маминому. А если ответственность брать на себя не хотелось или было неудобно, мама сразу показывала, что в семье у нас главный — отец. А когда его нет, главным становлюсь как бы я.

Опять я. Почему не Алина?! Она же старшая!

Ах да…

— Может, я не знаю… Священника вызвать?

— Ты что?! — неожиданно всполошилась мама. — Как ты себе это представляешь, Егор?

— А что такого-то? Алина сама с самого начала предложила.

— Не предложила, не передергивай! Мы когда к врачу ходили, об этом хотя бы никто не знал. И все равно я на всякий случай для всех приготовила объяснение: нервничает из-за экзаменов, плохо спит. Это не стыдно. Невролог — не психиатр. И мы в поликлинике были, а не в психушке. А если к нам священник придет, все соседи будут нос совать, спрашивать: зачем, что у вас? И что я им скажу? А если отец узнает? Он и тогда-то разозлился. Он вообще категорически против всяких попов, ты же знаешь. Нет, надо что-то другое.

— Ну и скажем, что Алина пригласила. Ей отец ничего не сделает. Ну покричит, покричит и перестанет.

Я искренне не понимал, что такого ужасного в приглашении священника. Ну как бы это первое, что в голову приходит, когда думаешь об…

Об одержимости.

Только потом, много позже я сообразил, что это резкое неприятие священнослужителей исходило не от мамы. Сначала-то Алина еще не поддалась влиянию Палашки. А потом не для мамы это было неприемлемо и страшно. Не мама не хотела священника в доме. И отец, и соседи были совершенно ни при чем.

Вот удивительно: обычно никто не готов признать своего ребенка психически больным. Находится куча объяснений, в том числе ссылаются и на сверхъестественные силы, лишь бы не принимать ужасную реальность. А у нас все с точностью наоборот: мы готовы Алину в умалишенные записать, только бы не обращаться к священнику…

Почему-то вспомнилась совершенно гадкая ситуация, когда сестра первый раз решила самостоятельно испечь пирог, это давно еще было. А мама втихую пошла и купила пирог в магазине, не дожидаясь, пока

Алина свой вытащит из духовки. В итоге первым съели покупной пирог, а на действительно вкусный, Алиной приготовленный, не хватило сил. Отец вообще не знал, что второй пирог — Алинин, и отпустил какое-то замечание. Если бы знал, ни за что не сказал бы ничего плохого, просто похвалил бы. Алина тогда очень плакала. А мама оправдывалась: поступила так, потому что боялась, что у дочери ничего не выйдет. Купила, чтобы у папы не было вопросов, мол, почему пахнет вкусно, а есть нечего.

Тоже, наверное, определенности хотела. А на самом деле просто не верила в дочь. Конечно, Алина с мамой быстро помирилась. Но даже я помню, как было неприятно.

— К тому же священники одержимыми не занимаются, — вдруг выдала мама.

— В смысле? Ты уже спрашивала?

— И без того знаю! Это не церковное, Егор, не надо смешивать. Это другое!

— Мам…

Я искренне не понимал, а мама уже начала откровенно злиться:

— Ну, наверное, я получше