Впрочем, возможно, что дело было не только в неверии, но и в предательстве. Современный марксистский исследователь Б. Ю. Кагарлицкий писал о практике постмодернистской политики: «Если уж заниматься практической работой, защищая интересы представителей ущемленных групп, то проблему проще всего решать в индивидуальном порядке (что уже показали на собственном примере бывшие бунтари). В итоге высший средний класс, ранее пополнившийся некоторым числом выходцев из рабочих семей, впитывает в себя определенное число афроамериканцев, пуэрториканцев, гомосексуалистов. Увеличивается и число женщин, занимающих ответственные посты» [52, 163–164]. Увы, продвижение вверх по социальной лестнице отдельных лиц той или иной ущемленной группы обычно отнюдь не улучшало положения остальных ее представителей, да и дискриминация, как правило, осуществляется не по одному (интересному для определенного политического движения), а по нескольким признакам [52, 164]. А бывшие бунтари, сделав карьеру, присмирели.

С конца ХХ века реальная ситуация для большинства населения Земли стала резко ухудшаться, что создало угрозу глобальной катастрофы. Т. Иглтон пишет: «Согласно данным Всемирного банка, в 2001 году 2,74 миллиарда человек жили на сумму менее двух долларов в день. На этом фоне отнюдь не выглядит невероятным будущее, в котором ядерные державы ведут войну из-за оскудевших ресурсов, причем это оскудение в значительной мере является следствием как раз капиталистического хозяйствования» [48, 35]. При этом положение работников в самих развитых странах и в интеллектуальных сферах деятельности также имеет тенденцию к ухудшению: «Многие из тех, кого традиционно относили к нижнему слою среднего класса – преподаватели, муниципальные работники, механики, журналисты, администраторы среднего звена и офисный персонал, – поскольку они попадают под пресс строгого руководящего контроля, становятся предметом неумолимого процесса пролетаризации» [48, 222].

Демократичность, бесконфликтность и бесклассовость современного капитализма все более явно обнаруживают свой мнимый характер: «В то время как главы корпораций надевают джинсы и кроссовки, демонстрируя демократичность, более одного миллиарда человек ежедневно ложатся спать голодными» [48, 210]. В этих условиях трудящиеся должны взять историческую инициативу в свои руки. Иначе крах капитализма может привести не к прогрессу, а к варварству [48, 245], как это было, например, при развале Римской империи. Новые левые движения (например, движение за равноправие женщин), которые порой пытаются противопоставить коммунистическому с целью раскола левого блока, по мнению Т. Иглтона, совсем не новые: «Женщины всегда составляли значительную часть рабочей силы, а расовое угнетение всегда было трудно отделить от экономической эксплуатации. Так называемые новые социальные движения по большей части вообще не являются новыми. А мнение, будто они “приходят на смену” классовоодержимому, антиплюралистическому марксизму, упускает из виду тот факт, что в течение значительного времени все эти движения и марксизм работали в плодотворном контакте» [48, 277].

Коммунизм для Т. Иглтона – это прежде всего возможность самореализации каждого человека: «Для Маркса каждый человек должен иметь равное право на самореализацию и на активное участие в формировании условий общественной жизни. Тем самым барьеры неравенства будут разрушены, но главным результатом этого станет обеспечение каждому человеку возможности максимально полно развернуть свой потенциал как уникальной личности, коими мы все и являемся. В конечном счете, для Маркса равенство существует ради различий» [48, 144]. При этом, конечно, переход к коммунистическому (тем более, социалистическому) способу производства отнюдь не означает построения бесконфликтного общества: «Коммунизм едва ли сможет положить конец человеческим спорам (разве что при этом случится буквальный конец истории). Зависть, агрессия, доминирование, собственничество и конкуренция все еще будут существовать; просто они более не смогут проявляться в таких формах, какие принимали при капитализме» [48, 126]. Не исчезнет (во всяком случае, сразу) и государство: «Для Маркса при социализме государство еще продолжает существовать; только по завершении социалистического этапа, при коммунизме принуждающее государство (курсив мой – С. Б.) уступает место координирующему органу» [48, 260]. Таким образом, именно преодоление капиталистического отчуждения труда, открывающее возможности самореализации для каждого, является важнейшим элементом процесса перехода к коммунизму.

Экономическо-философские рукописи (Парижские рукописи) К. Маркса писались в 1844 году, когда промышленная революция в континентальной Европе еще только начиналась, неся обнищание большей части рабочего класса и разорение массе ремесленников. С середины XIX века ситуация меняется, сначала в Англии, а затем и в других наиболее промышленно развитых странах Запада заработная плата (в норме) начинает расти быстрее, чем цены [13, 673–678]. Но исчезло ли отчуждение? Положение рабочих сблизилось с положением служащих и интеллигенции, но все они вместе оказались под контролем капиталистической и государственной бюрократии, что, думается, позволяет нам говорить о новом классе пролетариата, выделяемом именно по признаку отчуждения труда. В стимулировании к труду и в контроле за поведением во внерабочее время этого нового класса все большую роль начинают играть СМИ, особенно реклама, создающая новые искусственные потребности престижного типа во имя сохранения капитализма [109, 516].

Естественно, что постановка К. Марксом и Ф. Энгельсом проблемы отчуждения труда не могла не вызвать критики со стороны буржуазных авторов. Одну из наиболее известных попыток позитивного преодоления марксизма в умах интеллигенции в начале ХХ века предпринял М. Вебер, для которого капитализм означал в первую очередь рационализацию. Не отрицая возникающего при этом отчуждения, М. Вебер считал, что на ранней стадии формирования капиталистического духа оно в значительной степени компенсировалось особым духом протестантизма [24, 64].

Капитализм, по М. Веберу, основан на принципиально новом отношении к труду, главной идеей которого является идея профессии-призвания. Наиболее чистое воплощение новый дух, согласно М. Веберу, находит в кальвинизме, особенно у эпигонов Ж. Кальвина, где формируется концепция неутомимой профессиональной деятельности как средства спасения. В результате возникает не только новый тип предпринимателя, но и новый тип трезвых, добросовестных, трудолюбивых рабочих, рассматривающих свою деятельность как угодную Богу цель жизни [24, 149–202]. Но насколько живучей оказалась эта тенденция?

Новое капиталистическое отношение к труду, по М. Веберу, появилось далеко не сразу: «…человек “по своей природе” не склонен зарабатывать деньги, все больше и больше денег, он хочет просто жить, жить так, как он привык, и зарабатывать столько, сколько необходимо для такой жизни. Повсюду, где современный капитализм пытался повысить “производительность” труда путем увеличения его интенсивности, он наталкивался на этот лейтмотив докапиталистического отношения к труду…» [24, 81]. Результатом, по мысли М. Вебера, становилось стремление капиталистов удержать зарплату на низком уровне [24, 81]. Для Маркса низкая зарплата есть результат растущего отчуждения, а для Вебера она – результат традиционализма работников и недостатка у них капиталистического духа. Но, по мнению М. Вебера, низкая зарплата выгодна только на ранних стадиях развития капитализма, с повышением роли квалифицированного труда ее значение падает [24, 82].