холодных глубин, незримо прокладывает себе путь к поверхности. Оно захватило нас врасплох. Это произошло в долгие холодные предутренние часы, – оно подхватило нас, совлекло с пути и втихомолку потащило к рифам. Потом, словно собрав остаток сил, волны швырнули парусник на камни. А море с последним торжествующим криком послало ветер, чтобы закрепить свою победу. Море победило.

В тот вечер, увидев землю, мы после первой радости почувствовали страшную усталость и крепко заснули. На закате ветер утих, оставив нас качаться на волнах успокаивавшегося океана. Впервые после шторма мы легли в каюте. Убрав паруса, мы уснули в полной уверенности, что утро застанет судно на том же самом месте. Утром мы подойдем к земле, выясним наше местоположение и отправимся в ближайший порт. А тем временем сильное течение несло нас на север, к тому месту, где оно огибало клочок суши. Нас несло все ближе и ближе к берегу, и с палубы можно было бы слышать рев прибоя. Но мы крепко спали внизу, измученные многодневным штормом.

С устрашающим треском парусник налетел на риф. Мы оба очутились на полу. Ошалевшие спросонок, пораженные доносящимся снаружи ревом, мы выскочили на палубу. И сразу же новый вал поднял судно и положил его набок. Колман схватился за поручни и устоял, а я через всю палубу, через бак, через кливер-шкоты, полетел прямо на борт. Какой-то миг, помнится, я летел по воздуху, перед глазами мелькнул бурун, и я бухнулся в воду. Прибой завертел меня и бросил в цепкие ветви коралла. Мгновение я лежал ошеломленный. В темноте возникли очертания следующего вала, черного на фоне звездного неба. Он надвигался все ближе, рос, и верхушка его загибалась. Я с криком вырвался из цепких объятий кораллов и нырнул в сторону. В следующее мгновение волна подняла судно и бросила на риф, тот самый, где я только что находился. Немного – и от меня осталось бы мокрое место. Меня протащило еще несколько футов и швырнуло к носу парусника. Я схватился за цепь и вскарабкался на палубу.

У нас еще оставалась возможность спасти парусник. Если бы удалось спустить шлюпку с якорем и бросить его позади рифа, то, выбирая якорную цепь, можно было бы стащить судно с камней. Колман бросился в каюту за ножом. Обрезав найтовы первой шлюпки, мы перебросили ее через леера, но волна тут же слегка приподняла парусник и бросила его на шлюпку. Ее расплющило в лепешку. Такая же участь постигла и другую шлюпку.

Все было кончено. Мы сидели прочно. Каждый новый вал продвигал парусник на полметра вперед. Руль оторвало и унесло в лагуну за рифами, где он и затонул. Нам оставалось только спасать снаряжение. Поднялся ветер – ветер, которого мы так ждали. Теперь, если мы хотим вытащить что-либо на берег, надо спешить. Прежде всего – вода и провиант. Особенно вода. Мы знали, что некоторые из этих островов безводны – сухие клочки суши, на которых легко умереть от жажды. Быстро, насколько это было возможно на стоящей торчком палубе, мы обрезали найтовы, которыми были привязаны бочонки с водой, и бросили бочонки подальше в прибой. Потом спрыгнули за борт и, ранясь об острые кораллы, затащили бочонки в спокойную воду лагуны. Убедившись, что они не могут уплыть обратно в море и разбиться о камни, мы поспешили обратно на судно. Наши руки, ноги, тело сплошь были покрыты кровоточащими порезами. Взобравшись на парусник, мы ринулись в каюту. Ее затопило. В обшивке где-то была пробоина, и теперь вода быстро наполняла судно.

Доски пайола всплыли и носились взад и вперед, ударяясь в переборки с силой тарана. На каюту было страшно смотреть. Мы бросились спасать самое ценное. Я стал разламывать стол, отыскивая свой фотоаппарат. Он сопровождал меня в странствиях по Гаити, Южной Америке и Соединенным Штатам. Я предпочел бы лишиться пальца, чем фотоаппарата. Колман, ныряя, выудил из воды микроскоп и другие ценные вещи. Держа их высоко над головой, мы стали выбираться на палубу. Она наклонилась так, что ходить по ней было невозможно. Мы съехали в воду и двинулись к лагуне.

Затем – снова на парусник. На этот раз – за секстантом, кинокамерой, судовыми документами, инструментами для сбора образцов и книгами. Кое-что нам удалось спасти. Это была адская работа. Хуже всего было перебираться через риф, хотя плыть по лагуне было тоже нелегко. Когда мы вернулись на судно в третий раз, оно уже накренилось настолько, что можно было прямо подплыть к входу в каюту. Она представляла собою печальное зрелище. Наши ценные инструменты и снаряжение болтались в воде. Волны, хлеставшие в каюту через открытый ход, вырывали их прямо из рук и сносили к рифу. На многие метры вокруг белое песчаное дно усеяли блестящие жестянки, медяшки, бумага. Находиться в каюте стало опасно. Всплывшие доски, коробки и тяжелые ящики швыряло во все стороны при каждой новой волне. Судно то и дело накренялось с боку на бок. При этом все вещи неслись через каюту и ударялись в противоположный борт.

С Колманом едва не случилось несчастье. Он был один в каюте, пытаясь достать какой-то прибор, спрятанный на самом дне одного из ящиков. Он никак не мог его отыскать и, набрав воздуху, стал под водой на колени, чтобы удобнее было шарить руками. В это время парусник неожиданно накренился, и вся вода перелилась в ту часть каюты, где находился Колман. Туда же последовали доски и всплывший тюфяк. Тюфяк и одна из досок остановились над Колманом, притиснули его к шкафу. Он стал отчаянно трепыхаться под ними, пытаясь вылезти наверх, но не мог. Воздух из его легких выходил, поднимаясь вверх стаей пузырьков, он чувствовал, что слабеет с каждым мигом. У него потемнело в глазах. Но когда он был уже готов потерять сознание, новая волна освободила его. Он выбрался на палубу и лег там, тяжело дыша и выплевывая воду.

День был на исходе, а мы все еще продолжали спасательные работы. Все это время ветер мало-помалу крепчал и наконец достиг такой силы, что возвращаться на судно стало опасно. Измученные, мы подплыли к берегу, вышли на песок, поднялись на кручу и бросились на землю.

Море победило.

Некоторое время мы лежали неподвижно, не в силах пошевелиться от усталости. Солнце садилось, тени становились все длиннее и длиннее. Очнувшись, мы стали осматриваться – нет ли следов человеческого существования? Их не было. Позади берег полого спускался к полукруглой изумрудной лагуне, ограниченной с противоположной стороны белой полосой песка. За ней