двадцати метрах от другого. Земельный участок, который в других странах занял бы пять квадратных футов, здесь растянется на многие акры.

Внезапно из чащи донеслись громкие крики, треск ветвей, топот бегущих ног, испуганный визг. Шум все приближался, и наконец из зарослей выскочила тощая дикая свинья с бататом во рту. Заметив нас, она на ходу повернула и снова скрылась в чаще. За ней с камнями и палками бежали двое мужчин и женщина; при виде нас они остановились. Свинья продолжала с треском продираться сквозь чащу.

– Чертовы свиньи. Все сожрали, – сказал старший из мужчин.

Он шагнул вперед и протянул мне руку. Другие последовали его примеру. Взрослые были черны, оборванны и столь же симпатичны, как и ребята, приведшие меня сюда. Они представились: Томас Дэксон, Дэвид Дэксон, Офелия. Офелия была долговяза и одета в платье времен королевы Виктории; головным убором ей служил голубой шарф. Томас был невысокий малый с козлиной бородкой и круглым, как у херувима, лицом, светившимся жизнерадостностью. Дэвид Дэксон произвел на меня менее благоприятнее впечатление: нескладный верзила с хитрым выражением лица.

Я коротко рассказал им о кораблекрушении, Томас печально покачал головой.

– Ничего нет ужаснее, чем потерять лодку, – сказал он. – Очень, очень жаль вас, сэр. Мы вам поможем, мы вытащим ваши вещи. Мы спасли уже много лодок, сэр.

Последнее замечание меня отнюдь не обрадовало, в нем сквозило чересчур большое рвение. Я, правда, не сказал ни слова, но, по-видимому, чем-то выдал себя, ибо он сразу же прибавил, что он, Томас, человек очень порядочный и к тому же евангелистский священник. Я вскинул на него глаза: он был похож на кого угодно, только не на евангелистского священника. На нем была выгоревшая синяя хлопчатобумажная рубашка и еще более выгоревшие штаны с разноцветными заплатами на заду и коленях. Огромные, покрытые шрамами ноги выдавали полное незнакомство с обувью. Громила Дэвид оказался дьяконом. Для этой роли он подходил еще меньше, чем маленький, добродушный Томас для своей. Однако я не стал вдаваться в обсуждение этого вопроса, а договорился с ними о помощи и о найме лодок, которые лежали тут же на берегу.

Пока инагуанцы приводили в готовность свои суда, я сидел и отдыхал в тени пальмы. Вскоре на помощь подоспели другие островитяне. Я заметил, как Дэвид отвел двух из них в сторону и что-то зашептал им. Это мне не понравилось, и я решил про себя быть настороже. Однако в дальнейшем ничто не возбуждало у меня подозрений, и в суматохе, сопровождавшей спуск лодок на воду, я забыл об этом.

Три часа спустя, на закате, мы вошли в лагуну Кристоф. У нас было две лодки. Томас и я плыли в маленьком шлюпе, изодранный парус которого каждую минуту грозил улететь вместе с ветром. Дэвид Дэксон со своими племянниками и кучей других родичей плыли на судне, которое тоже трещало по всем швам и было готово развалиться на части. Приблизившись к рифу со стороны лагуны, мы высмотрели проход в нем и быстро проскочили на ту сторону. Две большие черепахи с зелеными спинами выползли из-под росших на дне водорослей, покрутились на месте и, размашисто работая плавниками, скользнули в глубину океана.

– Кушают траву, – проинформировал меня Томас, указывая на водоросли.

В это время Колман заметил нас и через заросли карликовых пальм бросился к воде.

Встреча была радостная. Он не рассчитывал увидеть меня раньше чем через несколько дней, и серьезно занялся спасением нашего имущества. Он сделал не один рейс к паруснику, каждый раз возвращаясь, нагруженный консервами и снаряжением. Вид у него был измученный, и я заметил, что кожа его пальцев от долгого пребывания в воде размокла и одрябла, как у прачки. Лицо и шея обгорели докрасна, плечи устало поникли. Но внушительная груда вещей на берегу свидетельствовала о том, что его усилия не пропали даром.

Я представил ему Томаса, Дэвида и Офелию, которая не захотела сесть в лодку, а предпочла идти по острым камням, потому что, как она выразилась, от лодки у нее «в животе толкучка».

Начало смеркаться. Офелия развела костер на песчаной полосе посреди мангровой рощи и спросила, не надо ли нам чего-нибудь сготовить. Мы выдали ей консервы и муку, которая хранилась теперь в водонепроницаемом баке, первоначально предназначавшемся для образцов. Из муки Офелия собиралась испечь хлеб, и мы недоумевали, как она справится, без печи и посуды. И тут мы получили первый урок в нашей островной жизни.

Высыпав муку в платок, она положила его на плоский камень у самого берега лагуны, плеснула в муку морской воды и месила тесто до нужной консистенции. Мы смотрели на нее как зачарованные. В морской воде содержится соль, пояснила она. Я подумал о том, сколько в ней содержится разной живности, но промолчал. Когда тесто было готово, Офелия вернулась к костру, от которого к тому времени осталась лишь куча углей. Палочкой она расчистила посреди углей местечко, положила туда тесто, присыпала его песком и набросала раскаленных углей. Затем подбросила в костер дров и присела в стороне на корточки.

– Скоро будет готов, – сказала она с улыбкой.

Остальная еда была приготовлена в жестянках. При этом мне вспомнился философ Диоген, который жил в бочке и проповедовал отказ от всякой собственности. Рассказывают, что ученый муж оставил себе лишь бочку да чашу, из которой пил. Но однажды он увидел, как мальчик пьет воду прямо из фонтана – горстями. Пристыженный мудрец вернулся домой и разбил чашу.

Через некоторое время Офелия поднялась, раскидала угли и, сияя от гордости, извлекла отлично подрумянившийся хлеб, Колман поинтересовался, откуда она знает, что хлеб готов.

– Судя по времени, сэр, – ответила Офелия и, улыбаясь до ушей, вручила нам хлеб.

К его поверхности не пристало ни одной песчинки, лишь зола, слегка припорошившая его бока, свидетельствовала о том, что он был испечен на углях. Мы рассыпались в комплиментах, и от удовольствия она чуть не свалилась в воду. Хлеб показался нам немного пресным, но банка повидла, которую Колман выудил из песка, поправила дело. Внутри хлеб был белый и мягкий, как из булочной.

Следующее доказательство того, что островитяне неплохо приспособлены к местным условиям, мы получили после ужина. Мы расставили две раскладные кровати, которые Колману удалось спасти, и, застелив их одеялами, собрались лечь спать. К этому времени Офелия с Томасом уже храпели, растянувшись на земле, а верзила Дэвид шумно им аккомпанировал. Покрывались они на манер страусов – намотав все свои тряпки только на голову. Остальные негры расположились таким же образом