Я был шокирован и обижен ее невежеством, но в каком-то смысле она не ошиблась, когда бросила меня в один котел с йеменцами. В Гуантанамо имело большое значение, откуда ты родом. С самого начала заключенных в Гуантанамо разделяли на тех, за кем стояла какая-то сила, обычно важная страна — союзник США, и тех, у кого не было ничего подобного. Дольше остальных в Гуантанамо держали именно тех, кто принадлежал ко второй группе. Наши личности никого не интересовали. Самое главное — мы были бедняками из стран, не обладавших достаточной политической силой, чтобы вступиться за нас и потребовать нашего освобождения.

Следователь, которая сказала мне это, появляется в «Дневнике Гуантанамо» дважды. Хотя правильнее будет сказать «появляется» в кавычках, так как правительство США подвергло цензуре оба эпизода с ее участием. Читатели ничего о ней не узнают, даже того, что я называю ее «она». Я не использовал ее имя, потому что она даже не удосужилась выдумать его для меня. В Соединенных Штатах, если у вашей двери появляется агент ФСБ или полицейский, он называет свое имя и показывает удостоверение. То же самое делают полицейские и сотрудники службы разведки в Мавритании, Германии и Канаде. Самое неуважительное по отношению к заключенным в Гуантанамо было то, что к нам приходили безымянные люди, а порой даже безликие. Они говорили: «Я здесь, чтобы допросить вас. Я буду задавать вопросы. Вы не знаете, кто я такой. Я могу сделать с вами все что угодно, и вы не сможете опознать меня». Они были так увлечены этими прятками, что не смогли заметить самых банальных вещей о тех людях, о которых спрашивали.

В какой-то степени рукописи были отражением моей реакции на подобное отношение. В первую очередь я хотел рассказать свою историю со своей точки зрения. Я хотел сказать: «То, что говорят эти люди, неправда. Я здесь, придите и поговорите со мной сами, задайте любые вопросы. Когда мне было 19 и 20, я был в Афганистане в течение нескольких месяцев. Вот и все. Я вернулся. Я не убийца. Я не кровожадный человек. Я очень миролюбивый. Я люблю людей. Вот кто я такой». Еще я хотел, чтобы мои рукописи стали сенсацией. Я хотел, чтобы весь мир знал, что происходит в Гуантанамо. Более семи лет правительство США держало эту сенсацию под замком. И даже когда все происходящее в Гуантанамо уже не было ни для кого секретом, правительство разрешило выпустить книгу только в неполном виде.

Я буду вечно благодарен своим издателям в Соединенных Штатах, в Великобритании и в других странах за то, что они согласились издать книгу, которая так сильно подверглась цензуре. И я благодарен всем тем, кто прочитал эту книгу. Своей свободой я обязан адвокатам, которые смогли вынести мои рукописи за пределы Гуантанамо. Я обязан всем, кто прочитал эти рукописи и рассказал о них своим знакомым. Я убежден, что должен вам всем восстановленную версию. Я никогда не думал, что мою историю так сильно отредактируют. С тех самых пор как я вернулся домой, каждый мой собеседник спрашивал, сможет ли он или она когда-либо прочитать версию без цензуры.

Я старался добиться этого самым правильным способом, просил правительство вернуть мне оригинальные рукописи, которые не подверглись цензуре. Но раз за разом они отказывали мне, поэтому я начал работать с Ларри Симсом над тем, что сейчас называется «Восстановленным изданием». Нам часто казалось, будто мы пытаемся реконструировать очень древнюю постройку.

Поначалу я думал, что это будет довольно легко: стоит лишь собрать воедино кусочки пазла. Я прошелся по небольшому отрывку, и факты, имена, места, порой даты показались мне детальками мозаики, которые легко вставали на свои места в тексте — вычеркнутые цензурой поля. Но ситуация стала сложнее, когда я понял, что не хватает целых предложений, абзацев и даже страниц. Я стал одержим заполнением всех пропусков. Так я хотел отомстить правительству за цензуру. Но такая одержимость всегда имеет последствия, она делает тебя своим пленником. Я знал, какие события происходили в длинных вырезанных частях, но не мог вспомнить точные фразы, порядок предложений, внешность людей и иногда даже подробности того, что я сам описывал.

Я работал прямо на страницах копии, делая пометки над вырезанными кусками и на полях. В перерывах между работой, когда я возвращался домой и принимался за ланч, мне вспоминалось еще больше. В итоге я начал вспоминать и записывать даже больше, чем от меня требовали пропущенные поля. Но именно через этот процесс я начал чувствовать, что поистине воссоздаю внешний вид и содержание оригинальных страниц, отказавшись от предписанных государством рамок. Затем мы с Ларри начали делать то, что нам запретили, когда «Дневник Гуантанамо» готовился к первой публикации: мы работали вместе, восстанавливая вырезанные сцены.

В результате мы написали книгу, которая полностью отразила годы моего заточения в Гуантанамо. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы передать свою историю как можно честнее и точнее.

Я публикую это новое, восстановленное издание с такими же чувствами, которые я испытывал, когда в 2015 году отправлял первую версию. Я с огромным уважениям отношусь ко всем, о ком рассказал на этих страницах. Даже ко всем тем, кто пытал меня, допрашивал и охранял, чьи настоящие имена я не знаю, потому что в Гуантанамо они использовали фальшивые. В самой первой книге я писал, что не держу на них зла за все пытки и издевательства. Тогда я обратился ко всем ним и попросил прочитать книгу, чтобы исправить все ошибки. Я писал, что мечтаю однажды собраться вместе, попить чая и еще многому научиться друг у друга. Я говорю совершенно искренне, что каждый день учит меня быть более милосердным и прощать других людей.

Работа над этим изданием позволила мне увидеть то, что кто-то очень хотел скрыть. Иногда это даже был я сам. Когда я получил ксерокопию книги в Гуантанамо, я перечитывал ее раз за разом, боясь, что написал то, чего писать не нужно было. Порой я испытывал чувство стыда. Особенно стыдно мне было за свою детскую привычку раздавать всем людям вокруг смешные прозвища. Агент службы разведки Иордании, руководивший моей перевозкой, не был Сатаной, это человек, который, как отметил Ахмед Матар, любил свою семью. Я увлекался подобным раньше, сейчас мне за это стыдно. В каком-то смысле, читая то, что я написал 10 лет назад, я как будто читал старый дневник. Иногда мне было смешно, а иногда грустно. Но в основном меня просто забавляла моя собственная глупость. Я узнал больше о том, кем я был и кем я стал. Такое наблюдение за своей жизнью дает мне уверенность в моем будущем.

Больше всего я благодарен именно за эту уверенность. Ее дают мне все персонажи, описываемые в книге, в основном государственные служащие со всех концов света, чья сложная человеческая природа и чьи поступки побудили меня быть честным прежде всего с самим собой.

Уверенность дают все, кто помог мне вынести мою историю за пределы Гуантанамо, ведь без них этой книги вовсе бы не было, а я все еще кричал бы где-нибудь в темной камере. Особенно я благодарен Нэнси Холлендер и Терезе Дункан, которые почти восемь лет добивались разрешения на публикацию этой книги. Моему редактору Ларри Симсу, который сделал книгу такой, какой я ее всегда хотел видеть. Рейчел Воджел, Джефу Шендлеру, Асе Мучник, Джейми Бингу и всем тем, кто публиковал и распространял «Дневник Гуантанамо» по всему миру.