еще на могиле Советского Союза не сплясали и с шоковым переходом к рыночным отношениям не познакомились. А вот потом…

Бррр… Я смотрел, как брюнетка в красной блузке с оголенным плечом выпускает дымные колечки, и меня явственно передернуло. Не от ее курения, к курению я отношусь в целом довольно равнодушно. Курил, бросал, начинал… Пьянка в наших реалиях дело вообще рядовое. А вот наркоту я никогда не любил и не признавал. Лучшему другу когда-то лицо в мясо разбил, когда тот мне предложил герычем закинуться. Помирились потом, когда он бросил это дело, не успев завязнуть всерьез. А вот сеструха двоюродная связалась с наркошей и умерла от передоза. А крысеныш ее выжил. И спасло гада то, что его родители в ужасе уехали и увезли отпрыска в неизвестном направлении. Искать я не стал. Убил бы случайно, сел бы как за человека…

— Вова, ты чего? — шепотом спросил меня возникший откуда-то Бельфегор. — У тебя вдруг такое лицо стало жуткое…

— Да так, задумался, — я встряхнулся, выкинул из головы мерзкие мысли. Нет сейчас наркоты, и хорошо. Появится — буду что-то придумывать, чтобы мои подопечные говнари на эту дрянь не подсели.

— Я добыл нам стакан! — гордо сообщил Бельфегор, демонстрируя чайную кружку с отбитой ручкой. С тарой у Боржича дело обстояло так — ее приносили все, кому не жалко. На каждой тусовке пара-тройка стаканов обязательно падали и бились. И потом ее опять приносили все, кому не жалко. Но обычно стаканов на всех гостей не хватало, так что алкоголь потребляли партиями. Выпили, передали тару другу.

Я посмотрел на плещущуюся в стакане коричневую жидкость. Мысленно поморщился, но признал, что выпить все-таки придется. Чисто чтобы на волну остальных тусовщиков попасть, а то я так и останусь в своем отдельно-огороженном мирке туриста из двадцать первого века. Так что я замахнул содержимое и начал сканировать обстановку.

На повестке дня сегодняшнего тусича было несколько тем. «Ангелов» поздравляли с успешным прослушиванием в рок-клуб. Из собирающихся здесь музыкантов этого больше никому не удалось, так что в поздравления частенько вплеталась зависть в виде: «да там одна голимая попса собирается!» и «я слишком нонконформен для этого дерьма». Вторым пунктом программы было обсуждение некоего Асмуса, который неудачно сходил налево из этой тусовки и буквально вчера получил «четыре креста» на реакцию Вассермана. За что немедленно получил прозвище «крестоносец», и все девушки торопливо записывали в свои мысленные записные книжки, что этого парня надо из схемы «фри-лав» исключить. И третий пункт был о том, как бы заполучить билеты на концерт рок-клуба в конце месяца. Изначально они раздавались бесплатно всем членам рок-клуба и их близким друзьям. Но пойти могли не все, так что бесплатные билеты становились сначала платными, а потом и очень сильно платными. Но достать их все равно считалось большой удачей, потому что… Просто потому что.

В перерывах между трепом — пели. Сначала пели двое парней в две гитары. Они смотрели друг на друга с мрачными и зверскими выражениями лиц и пели «Гражданскую оборону» и Башлачева. Этих я знал, вроде как, наши давние приятели, у них тоже своя группа, название которой я никак не мог запомнить. Не то «Пилигримы-гримы» не то «Доропожник». Был в названии какой-то абсурд, но в голове не удерживался. Я забраковал их как потенциальных партнеров по гастролям сразу же. По самым разным причинам, но главная из них — они мне не нравятся. Завистливые и склонные к чернухе. Вычеркиваем.

А вот когда запели Ася и Люся, я оживился. Ася играла на гитаре, а Люся подстукивала ей на барабане и иногда дула в губную гармошку. Низкий вибрирующий голос Аси замысловато сплетался с серебристым вокалом Люси, и звучало это… Миленько.

По полуденной росе

И по лунной полосе

По зыбучему песку

На пустынном берегу

По твоим следам иду

И несу тебе беду

Околдую, уведу

В реку брошу и уйду…

Я склонился к уху Бельфегора и прошептал:

— Это ведь их песня?

— Ага, — покивал он. — Старая, Люся говорила, что они ее еще в школе написали. Подожди… А ты разве не знал?

— Точняк, закрутился, — я усмехнулся, не отрывая глаз от поющих девушек. А ведь, пожалуй, нам есть, что с ними обсудить…

Глава 5

В квартире у Боржича была эталонная кухня коммуналки — пять газовых плит вдоль одной стены, три квадратных мойки с другой. У подоконника — стол, накрытый давно потерявшей цвет клеенкой. Замысловатый узор пятен на оконном стекле и грустная пыльная занавеска, которая смотрелась, как куцые штанцы на ребенке, который из них давно вырос. Ася сидела на столе и курила, выдыхая дым в открытую форточку. Толку от такой деликатности не было никакого, все равно в кухне накурено было так, что болтающуюся на голом проводе лампочку в клубах дыма было почти не видно.

— Когда я была маленькой, я была уверена, что буду певицей, — обвив мою талию руками, рассказывала Люся. Говорила она медленно, в такой же манере, что и Сенсей. Певуче растягивая гласные. — Или актрисой. Я не знала, какая между ними разница. Каждый раз, когда к родителям приходили гости, я устраивала перед ними концерт. Выходила в центр с табуреткой. Ставила ее. Выставляла вперед руку, вот так, — Люся вытянула руку вперед жестом памятника Ленину. — И объявляла. Я тогда только-только научилась выговаривать «р», поэтому мне больше всего нравилось говорить: «Выступает Роза Рымбаева!»

— Где-то слышала… — сказала Ася. — Это же она пела что-то там… «Но музыка живет, и нету ей конца…»?

— Не знаю, мне кажется, я тогда пела какие-то свои чукотские песни, — засмеялась Люся. — В смысле, какую-то чушь на ходу выдумывала.

— Детские мечты сбываются, — я тоже ее обнял.

— Да нет же, подожди, я не дорассказала, — Люся потерлась головой о мое плечо. — Родители с друзьями пьют и закусывают, а я время от времени выхожу со своей табуреткой и выступаю. Одна из теть не выдержала и говорит: «Девочка, ну чего же ты чужое имя-то все время объявляешь? У тебя ведь свое есть, красивое!» А я ей серьезно так отвечаю: «Люся? Вы что, серьезно считаете, что артистку на сцене могут звать Люся?!» А тетенька мне говорит: «Детка, так есть же полное имя. Твоего папу зовут Гена, значит ты — Людмила Геннадьевна. А это очень даже подходящее имя для серьезной артистки!»

Люся ненадолго замолчала, прижавшись ко мне всем телом. Ее