– Давид отец. Как бы он ко мне ни относился, он защитит своих детей, обязательно… – маляры слезли с велосипедов у дома на Плантаж Керклаан. Рабочие пристально рассматривали большие, чисто вымытые окна квартиры профессора Кардозо.

Будущая графиня фон Рабе готовила отлично.

Макс оценил столовое серебро и хрусталь, свежую, накрахмаленную скатерть. В квартире вкусно пахло кофе, сладостями, и немного, волнующе, лавандой. Мадемуазель Элиза, как ее называл Макс, встретила гостя в шелковом, дневном, закрытом платье. Черная ткань облегала небольшую, девичью грудь. Профессор Кардозо суетился, хлопотал, извинялся, что его сыновья на прогулке, в детской группе:

– Мы еще не разложили вещи, господин оберштурмбанфюрер. Я бы, непременно, показал фотографии… – сыновья Кардозо Макса интересовали меньше всего. Не интересовала его и хорошенькая, пухленькая девочка, в матросском платьице, с кудрявыми, черными волосами, похожая на отца. Дитя звали Маргаритой. Макс заметил серебряный крестик на шейке:

– Какая разница? Она еврейка, как и ее отец. Отправим их на восток… – коллеги, в гестапо, сказали, что в Голландии много евреев, перешедших в христианство. Макс отмахнулся:

– Это никого не волнует. Есть четкие инструкции. Регистрации и дальнейшему… – он поискал слово, – переезду, подлежат все люди еврейского происхождения, будь они хоть трижды священники, или монахи, – кисло добавил Макс. Он боялся, что его святейшество, упрямый мерзавец, издаст негласное распоряжение, и католики начнут прятать евреев в монастырях:

– Ну и что? – хмыкнул Макс, направляясь на Плантаж Керклаан, – если понадобится, мы вытащим евреев, даже из Ватикана… – длинные, темные ресницы девочки задрожали. Она сонно потерла яркие, голубые глаза. На висках Макс увидел завитки волос:

– Кровь никуда не денешь, еврейка есть еврейка. Но Элиза родит мне хороших, арийских детей. Девочка здоровая, кровь с молоком… – Маргарита, исподлобья, недоверчиво, смотрела на Макса. Собака, комок черной шерсти, оскалив зубы, подошла к ребенку. Маргарита держалась за руку матери. Пес, устроившись у ног девочки, едва слышно, зарычал. Ребенок отпустил пальцы Элизы. Девочка, развернувшись, пошла куда-то по длинному, с начищенным полом, коридору. Собака от нее не отставала.

Макс терпеть не мог подобных шавок. Он признавал только овчарок и доберманов:

– В Бельгии славные овчарки… – он видел несколько собак, в Мон-Сен-Мартене, – можно их приспособить для охраны концлагерей, чтобы не возить своры, из Германии. Хотя Аттила у нас, больше на левретку похож. Генрих его испортил… – фон Рабе вспомнил свору из Дахау, которая загрызла Майорану:

– Настоящие собаки. Слава Богу, Эмма не просит у папы никаких мелких тварей… – столовая напомнила ему домашние обеды, на вилле, при жизни матери. Графиня Фредерика родилась в семье, близкой королевскому двору. Мать настаивала на хорошем поведении, за столом. Они с Отто, шепотом, поправляли Генриха, когда малыш путал приборы:

– После смерти мамы мы в Берлин приехали. Папа очень переживал. Он не женился, хотя ему только пятый десяток шел. Все нам отдал… – отец оставил десятилетнего Генриха в Берлине. Макс и Отто вернулись в Швейцарию, в пансион:

– Мы подростками были… – Макс понял, что они с профессором Кардозо почти ровесники. Еврею исполнилось тридцать два.

Лавандой пахло от мадемуазель Элизы. Макс пришел в дом Кардозо с букетом цветов, выбрав кремовые, свежие розы. Женщина, робко поблагодарила. Он поглядывал на глухой воротник платья. Мадам Кардозо носила католическое, простое распятие.

Оберштурмбанфюрер заметил, что женщина косится на его мундир и погоны. Макс, разумеется, принес ей соболезнования, со смертью родителей. Она быстро сглотнула: «Большое спасибо». Рука у нее оказалась тонкой, прохладной. Она опускала вниз большие глаза, как и на фото, виденном Максом в Мон-Сен-Мартене.

Он не стал упоминать, что побывал в городке. Мадемуазель Элизе, по мнению Макса, незачем было знать больше положенного. Профессор не преминул похвастаться книгой, авторства жены:

– Конечно, – Кардозо разливал вино, – сейчас она занята детьми, домом… – Макс пролистал хорошо изданный том, постоянно наталкиваясь на фотографии еврея, в Африке и Азии. Все немецкие ученые соглашались, что лучше Кардозо никто не разбирается в чуме и сонной болезни:

– Отто упоминал, что еврей работал с полковником Исии, в Маньчжурии. Японцам мы его не отдадим. Он должен трудиться на благо рейха, как 1103. Дети, это помеха, мы от них избавимся. Хорошо, что я велел 1103 операцию сделать… – фон Рабе и после свадьбы намеревался навещать Пенемюнде. По его мнению, одно другому не мешало:

– Пишет… – он попробовал отличное бордо, – пусть пишет. Нам нужны биографии героев рейха, вождей. Приятно, когда можно похвастаться достижениями жены, не только на кухне… – впрочем, на вилле фон Рабе, хозяйка дома и не должна была готовить. У них имелся личный повар.

– И Отто женится, и Генрих. Впрочем, Отто в Россию поедет, то есть на новые немецкие территории. Будет жить с женой в пещере, носить шкуры и охотиться… – Макс, невольно улыбнулся:

– Мы с Элизой полетим на море, в Альпы, начнем ходить в оперу… – он решил, что мадемуазель де ла Марк придется ко двору, в Берлине. Макса не смущало ее католическое воспитание:

– Это хорошо, – он похвалил обед, – она скромная женщина, думает о семье. Кардозо ее отлично воспитал. Она прямо из монастыря за него замуж выскочила, восемнадцати лет… – мадемуазель Элиза нежно покраснела: «Спасибо, ваша светлость».

– Просто герр Максимилиан, – попросил ее фон Рабе, – вы тоже аристократка, потомок Арденнского Вепря… – судя по всему, святой отец не делился с семьей барселонской историей. Макс, предусмотрительно, не стал упоминать, что учился с Виллемом. Девушка сказала, что ее брат тоже заканчивал, университет в Гейдельберге:

– У нас было много студентов… – Макс оценил и угря, в соусе из трав, и нежную говядину, – это большое учебное заведение… – вина еврей выбрал хорошие.

Макс, говоря с Генрихом, немного лукавил.

Он не страдал, по его мнению, необоснованно преувеличенной брезгливостью, по отношению к евреям, которой отличались многие его коллеги:

– Я даже готовлю обеды, для 1103, – весело напомнил себе он, – не говоря обо всем остальном… – кофе профессор сварил по восточному рецепту, с пряностями. Он увел Макса в кабинет, увешанный дипломами и фото профессора, на охоте, в лаборатории, и на торжественных банкетах.

За обедом они избегали военных тем. Макс, только, похвалил выступление ее мужа. Он пожелал профессору Кардозо успеха не только на научном, но и на административном поприще.

– Не стоит поддаваться пропаганде Британии, США… – наставительно сказал Макс, – в этих странах правит еврейская плутократия, против которой горячо выступают простые евреи, мадам Кардозо, труженики, люди, своими руками, зарабатывающие себе на хлеб. Германия проводит невиданный, социальный эксперимент, изменяет ход человеческой истории… – он щелкнул ухоженными пальцами: